А сама планета как будто нарочно придумана для жизни.
В лабире есть все необходимое. Плотная атмосфера из углекислоты и водяных паров пропускает только безвредные излучения и ровно столько, сколько нужно для роста и развития. И эти Белые озера — по одному на каждый планете…
Яйцо! Типичное неоплодотворенное яйцо в невидимой броневой скорлупе, пробить которую может только звездолет посланец разумной жизни!
Бред!.. И все-таки слишком много для случайной игры совпадений…
— «Прима», я — «Альфа», ваша связь, почему не выходите на связь. «Прима», почему молчите?
Андрей вздрогнул и глянул на часы. Он летел уже больше часа.
— «Альфа», я — «Прима», слышу хорошо, все в порядке, аппаратура отлично, обстановка без изменений, иду над квадратом 144-А, курс прежний…
Он выпалил все одним духом, ожидая очередного вежливого и лаконичного «втыка», но после секундной паузы раздалось неожиданное:
— Замечтались?
Андрей удивленно покосился на индикатор тембра: нет, он не ошибся, в голосе Медведева звучала грусть. Что это с ним?
Грустный Медведев? Ну и дела… Сегодня что-то случится.
— Что же вы молчите? Мечтайте на здоровье. Только в перерывах не забывайте вовремя выходить на связь… А мечтать обязательно надо. Иначе…
Медведев замолчал, и Андрею захотелось поделиться внезапной догадкой. Но перед глазами сверкнула неизменная пилочка для ногтей, тонкие губы, скошенные усмешкой, и он ответил сухо:
— Да нет, Петр Егорыч, я не мечтаю. Просто докладывать не о чем…
В шлемофоне что-то щелкнуло и голос прежнего Медведева отрезал:
— В таком случае, прошу вас быть точным.
Призрачный ковер внизу помутнел. Впереди вставала серебряная дуга, тесня черноту неба, и из-за горизонта ударили первые струйки влажного зеленого света. Короткий черный день кончился.
Андрей выключил автопилот и взялся за рычаги управления, хотя до цели было еще далеко. Просто ему нужно было сейчас собраться, соединить разбросанные мысли в одну прочную цепь.
В конце концов, Медведев в чем-то прав. Самое трудное не сама идея, а доказательства.
О тайнах центра Галактики думать пока рано. И о том, откуда берутся Кристаллопланеты. И почему они существуют только в системах двойных звезд. И почему они так подозрительно одинаковы. И почему они родились — или созданы? именно такими, какие они есть. Решить все это не под силу одному человеку. Здесь нужны сотни теоретиков и сотни экспедиций, десятки, а может быть, и сотни лет труднейших и всесторонних исследований.
Прежде всего надо опровергнуть Штейнкопфа. Иначе никогда не уйдут к сердцу Галактики звездные корабли, а дразнящая догадка о планетах-посланцах останется красивой сказкой, которую можно рассказать только сыну. «Дозвездное вещество и жизнь — несовместимы…»
Нет! Тысячу раз — нет! Если до экспедиции это было неосознанное желание, если в течение последних шести месяцев это было смутное, постепенно нарастающее предчувствие, то теперь это уверенность — никакого барьера нет и нет запретной двери. Есть манящие маяки неведомых берегов, есть зыбкие сигналы тайны, грандиозность которой трудно представить.
Но кто поверит ему там, на Земле? Чем докажет он свою правоту? И кто будет его слушать всерьез, если он сам представит Международному Совету Космонавтики толстую папку собственных наблюдений, с первой до последней строчки подтверждающих «теорию жизненного барьера?» Его просто отправят в психлечебницу да еще, чего доброго, припишут сумасшествие «влиянию звездного вещества».
А может быть, он, действительно, немного не в себе?
Выплыл, клоня тяжелые соцветья, сиреневый куст. Милая сирень, ты недаром тянулась к обзорному экрану, принимая его за окно, ты бы наверняка выжила здесь, но бдительный автомат стерилизатора не выпустит нас с тобой из корабля, ибо его механическая память крепко хранит сто второй пункт устава…
На панели изо всех сил мигали сиреневые посадочные огни.
Андрей резко заложил ручку влево и вперед до отказа. Дископлан встал чуть не на ребро и по крутой спирали пошел вниз.
— «Альфа», я — «Прима», квадрат 288-Б, иду на посадку, аппаратура отлично, обстановка без изменений, все в порядке, «Альфа», я — «Прима», иду на посадку…
— «Прима», я — «Альфа», вас понял, не задерживайтесь, учтите повышение гравитации через двадцать пять минут…
— «Альфа», вас понял…
Зеленовато-белый овал озера стремительно приближался, и Андрей снова отметил, поразившую его в первый раз правильность формы. Озеро окружали широкие террасы, тремя уступами сходящие к самой воде. На нижнем уступе покачивался большой трехцветный шар — опознавательный знак витаскопа. Дископлан, мягко спружинив, сел рядом.
Небо призрачно розовело, и лохматое зеленое солнце пылало уже во всю силу, на глазах забираясь все выше и выше. Синевой моря отливали гладкие блестящие террасы, фиолетовым, синим и голубым искрились нависающие лопасти окрестных скал. И только озеро вблизи было чистейшего матово-молочного оттенка, как экран выключенного видеофона.
Андрей не спешил к витаскопу. Он умышленно оттягивал эту минуту последнюю минуту надежды, потому что чувствовал — и здесь стрелка стоит на нуле. Только чудо, сверхъестественное чудо, которого так ждешь в детстве, могло сдвинуть проклятую стрелку хотя бы на одно деление. И не хотелось убеждаться еще раз, что чудес не бывает…
Он зачерпнул манипулятором вязкую белую жидкость.
Она отделилась от остальной массы пухлым куском вазелина.
И все-таки это была вода. Химически чистая вода.
Собственно, необычная эта жидкость не была находкой. Ее получили на Земле искусственно в одной из советских лабораторий, осаждая пары обычной воды в кварцевых капиллярных трубках. Это было еще в конце шестидесятых годов двадцатого века. Практического применения новое вещество не нашло, и только недавно «плотную воду» выделили из живой клетки. Именно из живой — в умершей клетке «вода-П» немедленно превращалась в обычную. До сих пор спорят: почему?..
Но как и почему появилась «плотная вода» здесь? Лабировая ванна километр в длину, полкилометра в ширину, четверть километра в глубину — и точно такие же озера-ванны на всех остальных двенадцати планетах…
Барьер… Разве может мысль человеческая остановиться перед барьером перед любым барьером! — остановиться и повернуть назад? Это противно естеству людскому, смыслу жизни, наконец. И — незачем больше тянуть.
Андрей бросил расплывающуюся лепешку воды в озеро и быстро направился к витаскопу. Из-под ребристых стальных подошв летели белые искры.
