Когда утихли его моторы, Хаос вышел из машины и осмотрел розовое пятно. Краска почти целиком покрыла две солнечные панели и уже подсыхала, превращалась в коросту, которую невозможно соскоблить.
Но, когда Хаос завел машину, она поехала ничуть не хуже прежнего.
Он посмотрел на Мелинду. На свое место она возвратилась, не проронив ни слова. Тонкие струйки пота оставили на ее висках блестящие следы. Интересно, подумал Хаос, доводилось ли раньше видеть что-нибудь неживое, но летающее? Наверное, нет. Келлог рассылал кое-какие сны о самолетах, но в снах Келлога полным-полно всякой немыслимой всячины. Совсем иное дело – когда немыслимое оборачивается явью.
Они долго молчали, затем девочка спросила:
– Это что за придурки были?
– Придурков тут кругом хоть отбавляй, – проговорил он.
– И в Калифорнии?
– Не знаю, – ответил он.
Происшествие выбило Хаоса из колеи, оголило его чувства. Когда они останавливались на ночлег, пятно мерцало в лунном свете, точно полицейская мигалка. Хаос прошелся вокруг машины, набрал хворосту и прочего мусора, попытался прикрыть метку, но розовая краска все равно просвечивала.
На другой день, близ городка под названием Вакавилль, машина сломалась. Последний час езды на солнцепеке Хаос чувствовал, что двигатель барахлит, но старался не обращать внимания. Наконец автомобиль заскрежетал и остановился. Хаос предположил, что дело тут в закрашенных солнечных панелях. Поднял капот и попытался заглянуть в мотор, но это ничего не дало – он не знал конструкции двигателя. Мелинда вышла на асфальт, они посидели у бруса дорожного ограждения, пообедали консервами прямо из банок, глядя на увечную машину с большим розовым пятном.
В тот день они вошли в Калифорнию. Сначала шагали по такой же точно пустыне, как в Неваде, затем начали попадаться посевы, промышленные сооружения, пригородные шоссе. Во многих домах явно жили люди. Даже несколько машин проехало мимо Хаоса и Мелинды по автостраде, все на солнечных батареях. Водители не обращали на них внимания. Они вышли на свободный от движения участок дорожной развязки, окаймленный мертвой сухой травой; в отдалении виднелись башни нефтеперегонного завода и высокие административные корпуса, а впереди, всего в сотне ярдов, – над шоссе нависал виадук.
– Что теперь? – спросила Мелинда.
– Не знаю.
– Давай зайдем, – сказала она, выскребая ложкой остатки консервов.
Небо было светлым, но серым. Хаос пригляделся к окраине города, но ничего не сказал. Он вспоминал, как забрел в зелень и оказался Муном. А вдруг и тут случится что-нибудь подобное и, осознавая все происходящее, он не сможет сопротивляться? Вдруг это одолеет его? Он позавидовал Бойду, который гордился своим «иммунитетом».
– Это Калифорния? – спросила Мелинда. Хаос кивнул.
– Но нельзя же сторониться всех городов. Надо куда-нибудь зайти.
– Ладно, – сказал Хаос.
Они подошли к виадуку и взобрались на насыпь, с милю шагали по неширокой дороге, мимо огороженных участков земли, где стояли ломаные автомобили, и рядов приземистых заводских зданий с плоскими крышами и без единого целого окна. И пришли к дому, который особняком высился посреди обширного пустого двора, и уже хотели пройти мимо, когда услышали голос.
Хаос повернул к крыльцу и остановился.
– Погоди, – сказал он. – Помнишь, как я был другим, не собой? В зелени?
– Да, – ответила она.
– Тут ведь это не повторится, как считаешь?
– Не знаю, – с опаской ответила она. – Наверное, не повторится. В смысле, с тобой.
– Ты ведь не видела в зелени, да?
– Не видела.
– Но все-таки еще помнишь прошлое, – сказал он. – Келлога и все остальное?
– Да.
– По-твоему, что там произошло?
– Не знаю, – сказала она. – Ты думал, я твоя дочь. И как будто и впрямь так было…
– Ты помнишь и то и другое, – предположил Хаос. – Помнишь и своих родителей, и меня…
Она заплакала. Они сидели на обочине под жаркими лучами солнца, около здания, из которого доносились голоса. Мелинда свернулась калачиком у него на коленях, снова стала маленькой и плакала. Он гладил ее по шерстке. Когда она успокоилась, он сказал:
– Надо, чтобы ты мне помогала.
– Как?
– Не позволяй забывать. Не дай мне снова потерять себя, как тогда.
– Хаос, я пыталась тебе сказать…
– Пинай меня, что хочешь делай. Потому что мне теперь надо много чего выяснить. Ничего не получится, если я забуду самого себя.
– Ладно, – произнесла она тихо, затем добавила:
– Я не думаю, что и здесь будет так, как там. Я думала, мы для того и едем в Калифорнию…
– Не знаю, – перебил он. – И все-таки запомни. Просто на всякий случай.
– Хорошо.
– Да, и вот еще что. Тебе по ночам снятся мои сны?
Она испуганно кивнула.
– Ты только не скрывай, говори каждый раз. Рассказывай, что увидишь. Ладно?
– Ага. – Она вздохнула. Сползла с его колен, отряхнулась от пыли и произнесла независимым тоном:
– Договорились.
Хаос поднялся на ноги и снова прислушался к голосу, или голосам, из здания. Вроде не один человек говорит, но и на беседу не похоже. А похоже на что-то иное… на что-то смутное из глубины памяти, на какую-то особую речь… Он хотел вспомнить. Он подошел чуть ближе к двери и все равно не смог разобрать ни слова.
Он поднялся на крыльцо, Мелинда не отставала. Дверь оказалась не на запоре. Он отворил ее легким толчком и произнес:
– Эй, есть кто-нибудь?
Ни слова в ответ.
Он вошел.
Говорил телевизор. Он работал в пустой гостиной. В доме было уютно, опрятно. Казалось, хозяин только что вышел. Мелинда остановилась перед экраном, раскрыла рот от изумления. В Хэтфорке почти все телевизоры были разбиты, после катастрофы никто не видел их в действии.
Хаос оставил ее в гостиной и прошел по комнатам, стуча в двери и безуспешно дожидаясь ответа. Наконец оказался в кухне. В раскрытое окно над кухонным столом задувал ветер, шевелил занавеси. Хаос повернул краны, в раковину побежала вода. В сушилке было полно тарелок, некоторые еще влажные. Он заглянул в холодильник – уйма пластмассовых коробочек с крышечками из фольги или пластмассы, со следами «мэджикмаркера» на белых этикетках.
Вошла Мелинда. Он дал ей кусок холодного жареного цыпленка и стакан апельсинового сока, она уселась за стол и с шумом принялась за еду.
Наступила среда. День Переезда. Каждая среда, каждая суббота… Но по субботам легче, ведь она отвозила мальчишек к отцу. Только так она его теперь и называла. Не Джеральд, не «мой бывший», а «их отец». В пятницу завезти малышей, в субботу до полудня побыть в одиночестве, а потом забрать их и к вечеру вселиться в новое жилище. Где бы ни заставала ее среда, приходилось разлучать Рэя и Дэйва с играми и потайными местечками, к которым они успевали привыкнуть, с новыми друзьями по двору и загонять в микроавтобус, не дожидаясь, пока прибудут новые жильцы и заявят о своих правах.
