— Да-а… а как ты это делаешь?
Объясняю. Теперь мне раз плюнуть — все объяснить.
— А, прлобой перлехода!.. А обрлатно из диода во встрлечные барьльеры можешь?
— Ты многого хочешь. Пробой — штука необратимая.
— Ну-ну… — разочарованно тянет зловредный, регулярно избиваемый за ехидство женой Кепкин. — Тогда это что! Вот если бы и туда и обрлатно… — и хихикнув, удаляется.
— Иди-иди к своему разбитому корыту! — кричу я вслед. — Жена тебя все равно бьет.
Тюрин смотрит, пробует, мгновенно все понимает. С восторгом трясет меня за плечи:
— Молодец, Алеша, ну, просто молодчина! Так можно формировать микросхемы прямо в машине, даже если она на орбите где-нибудь. Посылать ей коды импульсов с Земли. Или 6 луноход, под воду — представляешь? И не только диоды так…
Хороший парень Кадмич. Я его давеча прогнал с глаз, обидел, а он зла не держит, рад за меня, развивает идею.
Мишуля Полугоршков солидно спрашивает:
— А какие по параметрам диоды у вас получатся, Алексей Евгеньевич: те, что в магазине по гривеннику, или дороже?
— Дороже, конструктор, гораздо дороже. Это же импульсные!
И я-a хочу попробовать! — кокетливо тянет Смирнова.
Разрешаю. Нажимает наманикюренным пальчиком кнопку — диод.
— Ой, как здорово! И просто.
Техник Убыйбатько, отвесив челюсть, с карикатурной опаской тянется к схеме; нажимая кнопку.
— Гы… диод! Гы… диод!
А меня так просто распирает от гордости и добрых чувств.
Вдруг за дверью раздается звонок, продолжительный финальный трезвон: конец дня. И как сразу у нас здесь все меняется после него — будто после третьего крика петуха в старых сказках. В коридорах становится шумно: это сотрудники других лабораторий, заранее подготовившиеся и занявшие позиции у дверей, сразу хлынули к лестнице и лифту.
Полугоршков взглядывает на часы, потом с некоторой досадой на меня, хлопает себя по лбу, быстро возвращается к кульману, накрывает чертеж, убирает свои карандаши в стол: у дверей снимает комнатные туфли (такие утром обувал Толстобров), надевает кремовые модельные.
И у других интерес к моему изобретению быстро угасает. Кадмич отступает к двери, уходит. Андруша убирает свой стол, надевает пиджак, причесывается. Смирнова возвращается к ящику хим-стола, на ходу расстегивая халатик, достает зеркало, помаду, все свои причиндалы; лицо ее делается озабоченным.
…Обычно и у нас все готовы к отбою за несколько минут до звонка. Но сегодня своим результатом я отвлек коллег, отнял у них эти драгоценные минуты переключения на внешнюю жизнь. До звонка еще куда ни шло, но уж после него — шалишь: долой все научные проблемы. В умах теснятся иные, у каждого свои. Не такие они и важные, эти свои дела: зайти в магазины, встретиться, позвонить, забрать Вовку из детсада. Могли бы малость и повременить с ними, коль скоро в лаборатории содеялось Новое. Но ведь свои же! То ли здесь ревнивое самоутверждение, то ли просто инерция мира берет свое.
Я и сам досадую: и чего это мне вздумалось потщеславиться, сорвать аплодисменты! Вполне мог бы оставить «триумф» завтрашнему ординарному Самойленко. Неважный я все-таки надвариантник: умом понимаю ничтожность житейских удач и успехов, призрачность счастья-несчастья — а на деле…
Уходит Полугоршков. Сделав нам ручкой, исчезает техник. Алла навела марафет — и при этом пережила столько мучительных терзаний, что от ее по разному опущенных на мраморный лобик завитков, от по-всякому подрисованных глаз и губ, от расстегнутых-или-нерасстегнутых верхних пуговок и прочего рябит в глазах: складывает все в сумку.
— Алексей Евгеньевич, дистиллятор вам не нужен?
— Нет. И вытяжка тоже.
Смолкает журчание воды. Стихает шум вытяжки.
Лишь Сашка никуда не спешит — откинулся на стуле, посматривает то на уходящих, то на меня с понимающей ухмылкой на тонких губах. Может, хочет со мной поморочиться над новым способом? Ничего не имею против. Вместе потом поедем на его «Яве» в мою времянку. Но…
— Александр Иванович, вы не подбросите меня на мотоцикле? — вдруг спрашивает Смирнова, поправляя ремень сумки на красивом плече. — Пожалуйста, я так спешу, так спешу!
Стриж с интересом смотрит на нее.
— Нет. Аллочка, ничего не получится.
— Почему-у?
— Юбка у тебя больно узка. Не сядешь ты в такой на мотоцикл.
— А я бочком.
— А за «бочком» автоинспекция права отнимает.
— Ну-у… не на всех же улицах они стоят!
— А и впрямь? — Стриж нерешительно смотрит на меня, снова на Алку. Та глядит на него прямо и просто. Она хороша собой. А человек он свободный. — Убедила. Поехали!
…И снова я не надвариантный, здешний. Мне эта сцена не по душе, мне хочется даже напомнить Сашке: «А как же Надя?» — хотя никакой Нади нет. Смирнова-то ведь и мне нравится. Современная женщина, которая сама выбирает, куда там. А я тут третий лишний.
Стриж облачается в кожаные доспехи, Алла надевает замшевую курточку. Они торопливо кивают мне, поворачиваются к двери, чтобы выйти.
— Эй, — вдруг спохватываюсь я, — ты про ампулы не забыл? Тетрабромид бора взрывоопасен при соединении с водой — и так далее…
Сашка останавливается, смотрит на меня:
— Ты опять?! Слушай, может тебе пропустить через себя импульс в обратном направлении? Говорят, помогает.
— Ладно, — машу я рукой — катитесь.
Минуту спустя вижу, как Сашка везет приникшую к нему Смирнову по Предславинской — вовсе не туда, куда ей домой… Что ж, шансы, что он погибнет, а она рехнется от чувства вины, я уменьшил. Любовь вам да совет!
Все люди ограниченны — но каждый по своему. В этом состоит их индивидуальность.
К. Прутков-инженер. Мысль № 60
…И только оставшись один, я сознаю, что никогда больше не увижу этих людей, как сегодня. Перейду в Нуль — а из него куда-то потом занесет?
А теперь-то я перейду, это ясно, чувствую. Именно реализация этой идеи меня и держала здесь. Подсознательно, по тому же тезису «Ты не искал бы меня, если бы не нашел». Чуяла душа, что могу это сделать. И смог. Сейчас если оглянуться, то неловко даже за беспомощные слепые тыканья со сварочным станком, метания, колебания.
Раскрываю журнал. Надо записать опять результаты. Так всегда: пока не получается, не записываешь, потому что нечего, а когда получится, интересней делать, чем писать.
…Вот и Смирнова мне наподдала, спасибо ей. Теперь легче выскочить из этой «лунки», меньше основания задерживаться. И пусть, меня она все равно из лаборатории не утянула бы. Но жаль, конечно, что и не пыталась.
