И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
“Вот еще одна вертихвостка. Ходит, дергается, думает, что на нее все смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные… цапля в юбке…”
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же “цапля в юбке, ноги как палки”? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо же! За что обидели?
Сама себе ответила:
“Кто сует нос в чужую дверь, прищемить могут”.
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй раз — на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там ее ждала открытка от Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
Юля действительно не угадала. И отцовский аппарат ничего не сумел бы вычитать по открытке. Но Муся сама жаждала раскрыть тайну — при первом же телефонном разговоре сообщила секрет. Секрет в том, что она выходит замуж. За кого? Ни за что не угадаешь. За Бориса — их инструктора. Да–да, за Бориса! И они уже ходили в загс, подавали заявление. Когда распишутся, будет самая настоящая свадьба, а сейчас, кроме того, еще и помолвка, как в старину бывало. Только с помещением задержка: сама Муся — в общежитии, у Бориса комнатенка шесть метров, гостей не назовешь.
Почему‑то Юля почувствовала легонький укол, совсем легчайший. Нет, Борис ей не нравился: крепкий парень такой, спортивный, но очень уж молчаливый, все кажется, что ему и сказать нечего. Борис не нравился Юле, но она считала, что нравится Борису… И Виктору из театрального, и Семе–эрудиту, и бывалому Мечику.
Всем нравилась, а предложение сделали неповоротливой Муське.
Но Юля тут же пристыдила себя, обругала “воображалой”, кинулась расспрашивать обо всех подробностях, предложила активную помощь в организации… и даже после минутного колебания предоставила дачу для вечеринки. Подумала было, что неделикатно через три недели после смерти отца устраивать веселье в его доме… Но отец был такой добрый. Умирая, заботился о ее счастье. Наверное, и для счастья другой девушки предоставил бы комнаты. Если так нужно для счастья Муси…
Два дня они бегали по магазинам, закупали закуски и деликатесы. Муся все искала крабы, потому что у ее сестры на свадьбе был салат с крабами. Мусе казалось, что без крабов и помолвка не помолвка. Крабов так и не нашли, но Юля спасла положение, сотворив по старинному, от матери заимствованному рецепту экзотический салат с кетой и апельсинами — такого даже у Мусиной сестры не было. Вино, как полагается, обеспечили мужчины, а Виктор принес, кроме того, магнитофон и раздобыл ленты с фольклорными туристскими песнями: “Умный в горы не пойдет”, “Связал нас черт с тобой веревочкой одной”, и “Про пятую точку”, и “Бабку Любку”.
Всего набралось человек двадцать: все москвичи из туристской группы, да девушки из Мусиного общежития, да приятели Бориса, да знакомый Виктора — владелец магнитофона, да любительница туристских песен, неприятная девочка Галя. В последнюю минуту посуды не оказалось. У отца, конечно, не было сервизов, а одолжить негде — Юля еще не познакомилась с соседями. Хорошо, что догадалась притащить мензурки из лаборатории — все разные, надбитые, совестно на стол поставить. Но вышло даже к лучшему — лишний источник веселья. Шутливые тосты: предлагаю выпить за жениха пятьдесят граммов, за невесту — сорок. Отмеривают, кричат “перелил”, “недолил”. За хорошую шутку наливали премию — десять граммов, за отличную — двадцать.
Вообще весело было. Пили, шутили, танцевали, слушали магнитофон, сами пели хором про пятую точку и про бабку Любку, ставшую туристкой. Разгорячившись, выходили в сад остыть; остыв, возвращались потанцевать — согреться. И Юля поспевала везде, всеми песнями дирижировала, всем шуткам смеялась, со всеми танцевала, была центром шума, как будто ее помолвка была, а не Мусина. Но нареченные, кажется, даже довольны были. Сидели на кушетке молча, держась за руки с видом блаженно–отсутствующим.
Виктор, театрал, читал с выражением стихи и все смотрел на Юлю. Мечик, журналист, рассказывал свои сенсационные байки и тоже смотрел на Юлю. Сёма–эрудит тоже порывался привлечь внимание Юли, но его энциклопедические познания как‑то неуместны были за веселым столом. Тогда он предложил отгадывать мысли — захотел показать старый математический фокус с угадыванием дня и месяца рождения: “Напишите на бумажке, прибавьте, убавьте, умножьте, разделите, припишите, покажите…” Но шумные гости путались в арифметике, фокус не удавался, все смеялись над возмущенно оправдывающимся Сёмой.
— Постойте, я вам покажу настоящее отгадывание! — вскричала Юля.
Но движения у нее были нечеткие. Одевая викентор, она погнула застежку, долго не могла наладить включение, потом прическу растрепала, прикрывая повязку аппарата. В общем, пока она приспосабливала прибор, гости уже забыли об отгадывании мыслей. Виктор, Мечик и Сёма завели разговор о летающих тарелочках, отгадывать там было нечего; девушки, перебирая пластинки, толковали о достоинствах синтетики, а Муся с Борисом сидели на кушетке, держась за руки, внимали гаму с блаженно–безразличным видом.
“Вот чьи мысли послушать надо, — подумала Юля. — Узнаю, что чувствуют влюбленные”.
И, лавируя между танцующими парами, пробралась к помолвленным.
“Хорошо! — услышала она от Муси. — Хорошо!”
Едва ли аппарат точно передавал ощущения другого человека, но Юля почувствовала исходящее от подруги тепло: не пыл огня, не откровенный зной солнца, даже не душный жар протопленной печи, а тепло вечерней ванны, мягкое и окутывающее. Вытянулась, распрямила усталую спину, успокоилась, нежится. И чуть кружится голова, приятно кружится, не так, как от вина, все плывет покачиваясь, маслянистые волны убаюкивают. Хемингуэя вспомнила Юля: при настоящей любви плывет земля.
“Хорошо!”
В этом блаженном потоке Юля слышала только Мусю. А Борис? То же чувствует? Так же плавает в теплых волнах? Слияние душ?
— Муся, можно я приглашу Бориса на один танец, на один–единственный? Подруга кивнула. Она купалась в счастье, могла уступить пять минут. Доброта переполняла ее.
Борис танцевал плохо, водил, а не танцевал и потому думал о такте. Юля слышала, как он мысленно следит за мелодией, про себя отсчитывая: “Та–та, та–та–а, та–та, та–та–а…” Сам себе диктует: “Правее, сюда, сюда, поворот, ах ты, ногу отдавил… Из толкучки выбраться бы на простор, та–та, та–та–а…” Юля поняла, что так она не услышит ничего интересного, надо направить мысли партнера:
