— Вы не уйдете, пока я буду переодеваться?
Инса рассмеялась. Тихо, ласково. И не высвободила своих пальцев, а только подтолкнула Крэла к крыльцу.
Крэл переоделся мгновенно, выбежал и, еще застегивая пуговицы пиджака, нетерпеливо спросил:
— И однажды?
— Он не пришел из своей таинственной лаборатории. Ваматр стал заботиться обо мне. Он оплачивал пансион, я смогла благодаря ему получить образование… И я захотела к отцу, в такую же таинственную лабораторию, где игра на скрипке может убить или сделать счастливой. Невероятно счастливой. Пусть на один только миг…
— Инса, что же это? Неужели вы, дочь Бичета, и…
— Не перебивайте меня. Можете?
— Могу.
— Еще студенткой — училась я плохо, разбрасывалась, хватала те знания, которые казались наиболее интересными, — еще девчонкой я уже считала, внушила себе и крепко верила, что ученые скрывают многие свои открытия, берегут мир от ужасов, которые могут принести их открытия. Я верила, что всё мы живем в мире, в котором немало бутылок с запрятанными в них джинами. Понимаете, Крэл, как это страшно и как интересно. Живем и ничего не подозреваем. А ведь мы не знаем, насколько надежна корпорация ученых, оберегающая мир от опасных открытий.
— А может быть, такой корпорации и нет?
— Не знаю. Но мне кажется, всегда следует помнить, что кто-то, не выдержав, пооткрывает бутылки. Или одну. Этого тоже может оказаться вполне достаточно. Наконец, могут просто разбить бутылку. Ненароком, когда затеют свалку. Вот так, как Нолан с Ваматром.
— А мы? Для чего тогда мы, Инса?
— Мы? — не то радостно, не то насмешливо спросила Инса.
— Вы правы, — усмехнулся Крэл, — еще нельзя сказать «мы». Просто я подразумевал младшее поколение ученых. Хочется думать, что решать будет оно, а не Нолан или Ваматр.
— Для этого надо сделать не меньше, чем сделали они. Надо по крайней мере стремиться к этому. Еще в университете я решила просить Ваматра взять меня в лабораторию. Он взял. Наверно, из-за отца. Здесь я Ваматра узнала лучше, поверила в его талант — яркий, неистовый и разнообразный.
— Я так много слышал о нем дурного…
— Неудивительно. Ведь он и сам не скрывает своих недостатков и пороков. Дьяволом сам себя величает, а вот о Нолане… Знаете, Крэл, дед очень часто говорил со мной о Нолане, и я поняла: он до сих пор любит его. Всегда будет любить и завидовать ему. Об Альберте Нолане, знаменитом Альберте Нолане он говорит как бы споря с ним, всегда ведя заочную дискуссию. Слушая Ваматра, я утвердилась в своей детской вере. Я всё чаще думаю, а может быть, и впрямь существуют тайные открытия, и их охраняют такие люди, как наш Ваматр.
— И доктор Нолан!
— Не уверена. Мне трудно судить об Альберте Нолане, но он, по-видимому, слишком всё идеализирует и, вероятно, мало знает людей. Только очень хорошо понимая недостатки человеческого общества, можно так верить в его будущее, как верит Ваматр. Он считает, что дьявол является прогрессивным началом, сеет разумное, не очень доброе, но вечное, считает, что дьявол борьбы и свершений всегда более прогрессивен, чем бог успокоенности и сытости.
— Инса, вы апостол Ваматра!
— Я не очень горжусь этим, но и не стыжусь этого.
— Из всего сказанного вами мне близка одна мысль — бороться можно и нужно только в том случае, если очень хорошо знаешь, против чего и за что борешься. Вы открыли мне доктора Ваматра с совершенно неведомой стороны. Но и насторожили еще больше.
— Чем именно?
— У меня создалось впечатление, что доктор Ваматр способен раньше, чем кто-либо, вырвать пробку из бутылки. Судя по вашей характеристике, сделать это он может, руководствуясь самыми разными поводами — и излишне уверовав в человека и просто для того, чтобы посмотреть, что из этого получится.
— Не буду убеждать вас, Крэл. Ни в чем. Решать будете сами. Вам многое придется решать самому… Если сможете не попасть под влияние Нолана или Ваматра. Скажу вам только одно — это касается способности Ваматра хранить бутылки — здесь, в Холпе, есть физиологи, биохимики, физики, электроники, врачи. Вот сегодня приехали астрономы. И нет ни одного… ни одного энтомолога, не считая, конечно, Ваматра.
— Не понимаю.
— Никто, кроме него, не знает, как можно вывести протоксенусов. Никто, случись с ним что-нибудь, не сможет повторить опыт и из земных насекомых сделать такое… такое чудо.
Инса ушла, так и не рассказав об астрономах. В «клуб» идти запретила ослушаться нельзя! — и ничего не оставалось, как вернуться в коттедж. Немного знобило, но, казалось, обострение болезни пошло на убыль, и можно будет начать налаживать установку для определения характеристики излучения… Может быть, даже завтра… завтра в башню!
«Завтра» не получилось. Временное улучшение кончилось, и Крэл не смог подняться с постели… Длительное недомогание — какая это гадость. Тело не слушается мозга, а мозг утомляется быстрее обычного. Болезнь скорее раздражала его, чем тревожила, а чаще всего вызывала досаду… Вот надо бы сейчас начать монтаж установки, а врачи…
Три дня прошли незаметно. Процедуры, медсестры, сменяющие одна другую; постоянно навещали сотрудники (Инса не зашла ни разу). Ялко любил приходить по вечерам. С ним Крэл наслаждался молчанием, как можно наслаждаться только молчанием. Крэл полулежал на высоких подушках — меньше донимала боль, — Ялко устраивался рядом в кресле, и их разделяла только шахматная доска. Каждую фигуру Ялко брал с застенчивой улыбкой. Обычно он держался непринужденно, порой немного развязно, но, когда дело касалось игры в шахматы, внешне робел, смущался.
— Вы превосходный шахматист, Петер, — заключил Крэл, понимая, что выиграть у Ялко он так и не сможет.
— Ну уж и превосходный. Просто я много времени работаю с протоксенусами. — Ялко сделал ход и поднялся с кресла. — Мат. А выигрываю я только в Холпе. В городе я бы с вами не справился. Спокойной ночи, Крэл. И не болейте, ладно?
А ночь получилась неспокойная. Крэл часто просыпался, и каждый раз первой мыслью было: а что происходит в башне? Сколько их там, и что они могут. Ваматр не дает им размножаться, сохраняется строго определенное количество особей, вернее конгломератов, какой-то общей массы. Еще и не понять толком — одно это существо или колония, связанная единой системой, единым биополем. Может быть, несколько колоний, влияющих друг на друга и создающих вокруг башни какое-то биополе… Вокруг башни? А на каком расстоянии от башни?.. Крэл еще не был в ней, не видел протоксенусов, а неотступно думал о них. Не мог не думать, и думать о них было удивительно приятно. Само слово «башня» приобрело особенное значение, неразрывно связанное с ними, с их эйфорическим воздействием. Тянет, тянет к ним даже тогда, когда еще не подошел к ним. Что-то привлекает к ним людей, и это они, вероятно, создают у всех здесь хорошее настроение.
