«Интересно, знает ли она о том, как я отношусь к ней? Наверное… Нужно внести ясность, — уныло думаю я. — Но какую? И каким образом? Но и молча томиться — тоже глупо»…
Ветер доносит с берега сложный, щекочущий запах смолы, набухшего в воде дерева и еще чего-то химического. Рядом останавливается группа туристов.
— Справа от вас — величественная панорама одного из крупнейших лесообрабатывающих комбинатов, — через микрофон вещает экскурсовод, — вот эти сооружения, мимо которых мы сейчас проплываем, построены недавно. Это комплекс для очистки сточной воды. С вводом его в эксплуатацию загрязнению реки навеки положен конец. Анализы показывают, что сбрасываемая вода ничем не отличается от речной.
Тут я заметил, что шеф-повар резко повернулась от кормовых перил. Легко по крутой железной лесенке взлетела к нам. Сегодня она была особенно хороша: волосы, обычно рассыпанные небрежно по плечам, были стянуты узлом на макушке, и выделялась длинная, нежная, чуть тронутая загаром шея.
— Что же вы спите, как барбосы, — принялась она тормошить членов фирмы, — вы только посмотрите, какая дикая, нетронутая красота кругом!
Действительно, чем дальше продвигались мы на север, тем мощнее, полноводнее становилась река, вбирая в себя многочисленные притоки. Берега отодвинулись от теплохода; стали чаще появляться поросшие лесом острова-останцы. Сизо-стальная грудь Двины выпукло блестела, и в скупых лучах нежаркого солнца с пронзительной ясностью далеко-далеко просматривались голубые зубчатые леса правого, низменного берега.
Подошел Андрей, взглянул на часы.
— По течению мы делаем тридцать километров в час, следовательно, скоро будем выгружаться.
Аспирант угадал. Вскоре наш теплоход, издав низкий протяжный звук, стал подваливать к пристани. Матросы, почти такие же зеленые юнцы, как мы, со сверхъестественной серьезностью на лицах неловко набрасывали причальные канаты. Мы сошли по ребристым сходням на берег и сбросили в кучу мешки.
Заведующий перевозками, в коротковатых дрянцовых импортных джинсиках, поскакал собирать информацию. Вернулся он, против обыкновения, мгновенно, на ходу весело декламируя:
— «Пусть лежит у вас на сердце тень, песнь моя не понравится вам: засвистит она, словно кистень, по пустым головам!»
— Юмор у тебя, отец, — мрачно сказал Сашка, — экспромт или домашняя заготовка?
— Серые кроты! Это же стихи выдающегося поэта Скитальца!
— Выдающихся стихов много, а я один. Что с катером? Плохо?
— С катером хорошо. Без катера плохо. Будет только завтра утром. Жаль. Тут и езды осталось — рукой подать!
Здесь, на Севере, дни удивительно длинные. Стрелка часов показывала поздний вечер, а солнце стояло еще высоко в небе, когда мы начали разбивать лагерь в полукилометре от плавучей пристани. Натянули четырехместную палатку. Вершинина поставила рядом свою, японскую.
Потянуло дымом костра. Я настроил приемник на какую-то веселую волну. Тонус поднялся, дело пошло быстрей. Улучив момент, я сбежал вниз по галечному косогору, быстро разделся и бросился в воду. Против ожидания, она оказалась теплой — градусов двадцать, не меньше. Я плыл старинными саженками, с наслаждением шлепая ладонями по упругой поверхности Двины.
Эх, до чего же жизнь хороша! Если бы еще поменьше комаров, не надо никаких Сочи! Никаких Гагр!
ЗАПИСЬ 6
Катер этот скорее можно назвать плавающим автобусом, чем настоящим судном: носовая часть тупо срезана, палубы, как таковой, нет, все пассажиры сидят в общем крытом салоне. Скорость большая: на глазок так километров сорок — сорок пять, а то и больше. Кроме нас, здесь всего с десяток разнокалиберного едущего народа. Двигатель сильно, напряженно гудит, и все поневоле молчат. Кресла расположены, как в обычном автобусе, только низко, почти над самой водой.
Мимо широких окон быстро пролетают лесистые берега. Река петлистая; повороты следуют один за другим. Теперь мне ясно, откуда взялось это название: Вилюга! Леса здесь не такие, как были под Вологдой; там строевые сосны стояли стеной, одна к одной, как свечи. Тут же голову высоко задирать не приходится, чтобы взглянуть на вершины, да и стоят деревья не так густо. Ельники, сосняки, кое-где над елями возвышаются отдельные деревья-богатыри.
— Это лиственница! — кричит мне в ухо Андрей.
Местами леса порублены, здесь и там видны черные следы страшных верховых пожаров. Вырубки и гари, впрочем, уже затягиваются свежей зеленью всепроникающих березок. Кроме порубок, почти не видать следов пребывания человека. Только изредка мелькнет участок разбитой, в глубоких колеях лесовозной дороги, и еще реже — чье-то одинокое жилье.
…Река внезапно раздваивается, катер, надсадно гудя, делает еще один поворот и влетает в левый рукав.
— Это, по-северному, полой, — опять кричит Андрей, — то есть протока!
На берегу видны большие рубленые избы, многие — в два этажа, и такие же большие, добротные хозяйственные постройки.
Между некоторыми избами верхом перекинуты закрытые висячие переходы. Такого я еще нигде, кажется, не встречал. Наше судно круто взяло к суше и пошло прямо на нее. Под днищем туго заскрипела речная галька, и катер встал как вкопанный. Никаких пристаней, причалов или хотя бы элементарных мостков. Гениальная простота! С носовой части были откинуты сходни, по которым мы и выбрались на берег.
— Давайте, друзья, договоримся, — дождавшись, пока все местные отошли подальше, сказал Андрей, — ни слова о наших делах при посторонних. Для всех мы просто туристы. Все контакты, касающиеся золотого идола, пусть лучше идут через меня, тем паче, что я запасся в университете верительной грамотой. На всякий случай. Север есть Север, тайга есть тайга, а люди всякие бродят по белу свету. Шутки в сторону, за легкомыслие здесь можно поплатиться… — И совсем уже другим тоном закончил: — Ну что, встанем лагерем или попросимся на постой?
— Конечно, лагерем, — загалдели мы, — для чего ехали? Даешь походную жизнь!
Мы облюбовали для бивуака высокий, покрытый редколесьем мыс невдалеке от поселка. Отсюда через низменную часть останца, сплошь заросшую осокой и тимьяном, хорошо просматривалось основное русло Вилюги. Правее, чуть ближе к Слободе, в тихом заливчике, красиво обрамленном желтоголовой купальницей, болтался на воде десяток-полтора лодок. Тут были и тяжелые, неуклюжие дощаники, и допотопные плоскодонки-перевертыши, настоящие душегубки; были и вполне современные «Казанки» и «Прогрессы».
Местечко у нас хорошее, продуваемое ветерком и поэтому не очень подверженное атакам комарья. Как только расположились, президент собрал членов фирмы.