Местечко у нас хорошее, продуваемое ветерком и поэтому не очень подверженное атакам комарья. Как только расположились, президент собрал членов фирмы.
— Слушай диспозицию на сегодня! Липский — дневальный, ну, еще там дрова, костер, Инга — обед, Ветров и Яковенко — найти магазин, закупить провиант, я — на разведку к местным властям. Сбор в шестнадцать часов.
— Все ясно, — скорчил рожу Митяй, тряхнув темными волосами-пружинками.
Но мне почудилось, что в его глазах мелькнула радость. И я по-белому позавидовал приятелю: ведь он оставался один на один с Ингой, к которой, без сомнения, и он, как говорится, неровно дышал. Уж он использует такой случай, такую романтическую обстановку, чтобы поговорить с ней «за жизнь». Эх, Ветров, опять ты проморгал! Но не просить же шефа переменить «диспозицию»… Несолидно.
Десяток минут ходу — и мы уже были в центре Слободы. Андрей направился в сельсовет, я вслед за деловитым техническим директором свернул к единственному магазину под вывеской «Товары повседневного спроса». У крыльца препирались молодой полупьяный парень с рыжими котлетными полубаками и старушка в бархатном выношенном жакете с непомерно раздутой авоськой, поглотившей пять, а то и шесть буханок хлеба.
— Так ты, Валя, придешь, что ли? А то давеча огонь поморгал-поморгал да и потух. У меня глаза-то стали куда как слабые. Совладаешь?
— Что за вопрос, бабуля! Я от скуки на все руки — хоть радист, хоть монтер, хоть механик. Отстегнешь троячок — приду! — нагличая, куражился парень.
— Чегой-то?
— Ладно, брось! Сказано тебе, бабка, русским языком: отмусолишь трояк, сделаю тебе свет!
Когда мы подошли, оба прекратили разговор и довольно бесцеремонно осмотрели нас с ног до головы. В лавке торговали и съестным, и всякой хозяйственной всячиной; запах мыла и резиновых сапог причудливо сочетался здесь с ароматом свежевыпеченного хлеба, а все вместе перекрывалось тяжеловатым духом соленой трески. Одеколоны в элегантных флаконах здесь соседствовали с алюминиевыми кастрюлями, зеркала — с лодочными моторами, а рядом с ватниками и брезентовыми балахонами висел дорогой бельгийский мохеровый пуловер.
— Отличный магазин! — пришел в восторг Сашка и двинулся прямо к моторам. — Смотри! «Вихрь»! «Ветерок»!
Пришлось ждать — от техники его за уши не оттянешь.
ЗАПИСЬ 7
Дальнейшие события стали разворачиваться в таком темпе и приняли такой захватывающий, прямо-таки детективный оборот, что я постараюсь не запускать свой дневник и вести записи возможно подробнее. Еще неизвестно, чем закончится наша погоня за идолом, и, как знать, мои тетрадки вдруг да еще понадобятся… Одним словом, наше дело вступило в решающую стадию.
Итак, едва мы, нагруженные провиантом, вышли на улицу, в доме напротив громыхнула дверь и навстречу буквально скатился с высокого крыльца, грохоча сапогами, коротконогий хлопец. Белые прямые патлы свисали из-под спортивного картузика с неразборчивой выгоревшей надписью. Хлопец кинулся прямо к нам, на его широких щеках горел яблочный, словно нарисованный румянец.
— Вы к нам? Студенты? На практику? — Забросав нас вопросами, он не заметил нашей заминки и, не сомневаясь в том, что угадал, и не дожидаясь ответа, сунул каждому твердую, как обрубок доски, ладонь, пробасив: — Пашка! Пашка!
Нам ничего не оставалось делать, как представиться.
— В контору не ходите, — напористо продолжал Павел, махнув рукой в сторону дома, откуда только что вышел, — Иванова нет, никого нет. А я — комсомольский секретарь!
Теперь только мы заметили, что рядом с крыльцом висит небольшой застекленный стенд с надписью «Охотничье промысловое хозяйство», в котором были повешены фотографии, разделенные на две группы: «Наши передовики» и «Наши ветераны».
— Ну, как тут у вас? — сказал я, перехватывая инициативу и соображая, как можно с выгодой для дела использовать сложившуюся ситуацию.
— Ничего! Работы — во! Вагон целый работы, да только рук нехватка. Вы как с устройством?
— Да ничего пока… — замялся я. — Слушай, Павел, можно с ходу вопрос на засыпку: тут у вас есть люди, которые всех знают, ну, старожилы, что ли?
Яковенко чувствительно ширанул меня в бок: мол, нарушил инструкцию шефа, но я отмахнулся.
— Которые всех знают? — переспросил, улыбаясь, Пашка. — Да у нас каждый всех знает.
— Да нет, не только, понимаешь, тех, кто живет в Слободе, а кто хорошо знает край, легенды там, предания…
— Тогда Иван Сергеев! Только, он! А вы что, — спохватился он, — разве не к нам, не на работу! Вас сказания интересуют? Так в прошлом году приезжали из самой Москвы записывать на пленку наших сказительниц!
— Да нет, мы просто путешествуем. Туристы! — Главное было выяснено, и я спешил, чтобы не сказать лишнего, закруглить разговор: — Сергеев-то этот где сейчас? Дома?
— Не, в тайге! Егерем он у нас в хозяйстве. Приходите вечером на спортплощадку, мы там после работы в волейбол режемся. Отведу к Сергееву-то… А где же тогда практиканты? — округлил недоверчиво глаза Павел. — Ведь должны были этим катером приехать. Как же это? Чудеса! Ну, я побежал. Дела! До вечера!
— Послушай, Василь, — сказал мне Яковенко, когда мы двинулись к лагерю, — что у тебя, недержание речи, что ли? Ведь договорились же!
— А что я такого сказал? Я все время себя контролировал: мы туристы, ну, узнал про старожилов… Это естественно! Андрей уж напрочь подавил нас своим авторитетом, а ведь нашли флягу мы! Тетрадь Петрова — мы! — горячился я, ожидая спора.
Но Александр угрюмо молчал, и я почувствовал, что он со мной не согласен. Несмотря на внешнюю убедительность моих доводов, сам я ощутил некоторую неловкость, словно нарушены какие-то законы, совершена несправедливость, что ли. Ведь договорились же…
Поразмыслив, я пришел к выводу, что своими выступлениями в Слободе я почти поставил нашу тайну и все дело на грань провала. Черт, вечно меня заносит: сначала сделаю, потом разбираюсь.
Впрочем, еще неясно, что узнал Андрей.
Когда мы подошли к лагерю, все трио хлопотало около костра, от которого тянуло ароматом знаменитого кондера.
— Вот, для укрепления рядов, — сказал я, выкладывая продукты из мешка и решив не задавать самого главного вопроса: есть Пирогов или нет.
Но Андрей тоже довольно долго молчал. Бросив на нас внимательный взгляд, он наконец, продолжая возиться с кондером, как бы вскользь произнес:
— Жителя Малой Слободы с фамилией Пирогов не числится. Когда я показал письмо и членский билет Общества по охране памятников культуры и истории, при мне были подняты и довоенные документы. Пирогов здесь никогда не проживал.
