Стеклянное крошево и обломки окутались радужной дымкой и пропали, а на их месте возникли новые бокалы.
— Ну что, народ, три минуты до конца года! — сообщил Дзинтон. Он взглянул на висящий на стене телевизор, и тот включился на канале, транслирующем картинку с Площади цветов. В свете прожекторов и переливающихся огней волновалась веселая толпа, трепетали флаги, трещали петарды и хлопушки, а в воздухе летали разноцветные ленты серпантина. Вот резко треснуло, лопнуло, и камера, переместившись на небо, показала, как расцветает огненный салют, превращаясь в гигантский циферблат, на котором часовая и минутная стрелки почти слились в одну вертикальную черту. Потом циферблат медленно погас, и на его месте распустился огромный розово-белый цветок дарии. Грянула громкая музыка, вокруг цветка затрещали искры фейерверков, начали виться цветные следы ракет, толпа завопила и зашумела с удвоенной силой, и Дзинтон отключил звук.
— Ну, народ, с новым восемьсот пятидесятым годом! — торжественно сказал он, поднимая бокал с соком. — Ура!
— Ура! — восторженно завопили Палек с Яной, и к ним тут же присоединились остальные. — Ура! Новый год! Ура!
В районе часа ночи компания начала потихоньку разбредаться по своим комнатам. Перед сном Карина заглянула к Яне. Та с интересом крутила в руках пластинку резонатора, изучая кнопочки на ее поверхности.
— Здоровская вещичка! — сказала она. — Просто круть немереная! Я на следующей спевке девчонкам покажу — обзавидуются!
— Стоит ли? — усомнилась Карина. — Вопросов слишком много появится, на которые не ответить. И вообще, Яни, тебе не кажется, что что-то… не так?
— Что именно? — с изумлением взглянула та.
— Папа еще никогда не дарил такие замечательные вещи. Ты же помнишь, его подарки… ну, они всегда хорошие, но никогда — необычные, как сегодня. Он никогда не дарил ничего, в чем есть технология Демиургов, кроме Парса разве что. А сегодня их технология просто изо всех щелей лезет.
— Ну и что? — беспечно пожала плечами Яна. — Может, он решил круглую дату отпраздновать. Новое полустолетие все-таки.
— Новое полустолетие начнется в пятьдесят первом, — качнула головой Кара. — Ладно, пойду я спать. Боюсь только, скоро мы услышим что-то не слишком приятное.
Первый день зимников 850 г, древодень. Масария
После завтрака, который по новогодним меркам можно полагать ранним — в семь утра, Дзинтон попросил общего внимания.
— Так, граждане, — сказал он. — Не расползайтесь пока по своим делам. Через пять минут я сделаю важное объявление. Но сначала мне нужно сказать пару слов наедине Каре и Яни. Девчата, пойдемте ко мне в комнату.
Когда он с девушками вышел из столовой, оставшиеся переглянулись.
— Каждый раз, когда Дзи что-то объявляет всей нашей компании, жизнь радикально меняется, — задумчиво проговорила Цукка. — Хи, ты не в курсе, о чем он намерен рассказать?
— Я догадываюсь, Цу, — грустно сказала Эхира. — Меня он уже инструктировал достаточно подробно, и мне очень не нравятся выводы, которые из его указаний следуют. Но лучше пусть скажет сам.
— Пусть скажет, — согласился Саматта. Он встал из-за стола и принялся собирать грязную посуду. — А я до того успею прибраться. Лика, помогай.
— Мати, ты сегодня дежурный, не я! — сонным голосом откликнулся Палек. Он широко зевнул и потер кулаками глаза. — И чего он нас в такую рань поднял? Не мог на полчасика позже…
— Лика! — укоризненно сказала Цукка. — Вот фиг я тебе в твое дежурство помогать стану.
— Ладно, ладно! — пробурчал юноша. — Можно подумать, есть что убирать…
Пять минут спустя, когда посуду уже сгрузили в посудомоечную машину, а Саматта заканчивал вытирать со стола, Яна с Кариной вошли в столовую. На лицах обеих держалось странное выражение: смесь растерянности и какого-то непонятного испуга. Дзинтон вошел вслед за ними и ласково похлопал их по плечам.
— Садитесь, девчата, — произнес он, и в его голосе явно проскользнули виноватые нотки. — Сейчас все объяснится. Но такие новости лучше выслушивать сидя.
Дождавшись, пока все усядутся за стол, он подошел к окну во дворик и уселся на подоконник в своей излюбленной манере, свесив одну ногу и покачивая ей в воздухе. По стеклу снаружи барабанили крупные капли дождя.
— Ребята, — сказал он, — знаете, за последний миллион лет вы, пожалуй, были лучшей моей семьей. Точнее, вообще первой настоящей семьей. И мне чрезвычайно неприятно говорить то, что я вынужден сказать. Я оттягивал до последнего, но дальше уже нельзя.
— Дзи! — тревожно сказала Цукка. — Мне очень не нравится прошедшее время, которое ты употребляешь!
— Да, Цу, милая, — вздохнул Демиург. — Прошедшее время. Ребята-зверята, я ухожу. Насовсем.
— Что? — ахнула Цукка. — Дзи, как уходишь?
— Совсем ухожу, Цу. Я закончил практически все свои дела на планете, и у меня больше нет причин оставаться здесь. Я Корректор, помните? Основная коррекция завершена. А Демиургу, не имеющему определенной цели, в обитаемом мире оставаться опасно. Особенно в технологически развитом мире. Ребята из Института Социомоделирования — есть у нас такая рабочая группа — уже несколько раз прозрачно намекали, что мне пора сворачивать свое присутствие. И не только мне. Иначе наши потуги обеспечить вашей цивилизации естественный путь развития так и останутся лишь потугами. Мы не можем присутствовать здесь и не влиять на вас, и чем выше уровень технологического развития, тем сложнее держать наше влияние в тайне. Катастрофа, невольно устроенная Майей, тому яркий пример. Еще сто лет назад мы могли бы успеть среагировать на начинающуюся пандемию эффектора и прервать ее в зародыше. Но в ваш век быстрый транспорт сделал это нереальным. Нет, у нас не осталось реального выбора: мы либо должны уйти, либо в корне пересмотреть нашу стратегию. Но последнее мы пока делать не намерены.
— Папа! — вскинулась Карина. — Но разве ты не можешь остаться просто так? Ни во что не вмешиваясь?
— Нет, Кара, — отрицательно покачал головой Демиург. — У меня слишком много… личной заинтересованности в происходящем. Я не смогу удержаться. Я просто вынужден уйти. Мы уходим все — и я, и Камилл, и Майя. Только Миованна оставляет здесь свою точку присутствия, чтобы контролировать тектонические процессы на случай, если в моделях найдутся ошибки. Но мы оставляем здесь вас.
Он поднял руку, останавливая снова раскрывшую рот Карину.
— Дорогие мои, последние шесть лет я старался совместить несовместимое: удержать ваши яркие неповторимые личности от излишней привязанности ко мне и в то же время показать вам дороги, по которым можно идти в будущее. Кажется, я преуспел. Но мое дальнейшее присутствие окажет вам всем дурную услугу. Вы вполне самостоятельны и приспособлены к жизни в реальном мире, но я не позволяю вам полагаться на самих себя. Под моим крылышком тепло и уютно, но это не настоящая жизнь. Просто существование в тепличных условиях, когда любой сквозняк способен устроить вам фатальное воспаление легких. Кара, вспомни свою практику в Крестоцине. Ты вполне успешно справлялась со своими проблемами, но каждый раз, осознанно или подсознательно, ожидала, что я вмешаюсь, все исправлю и объясню. Меня такое категорически не устраивает. А потому я не могу остаться даже только ради вас. Я лишь причиню вам вред.
