И снова этот вопрос. Просчет? Конечно, ответ вроде бы ясен. Но все же вспомним, что ближайший подручный Канариса Ганс Остер работал на западных союзников. Позднее он объяснил, что оказывал противникам Германии услуги из-за особой благодарности Голландии, давшей убежище кайзеру Вильгельму I после первой мировой войны. Наивная увертка. Помогать врагу из-за того, что нейтральная, по существу, страна оказала когда-то услуги кайзеру!.. Кто в это поверит?
Можно вспомнить, что даже в разработке плана «Барбаросса» принимал участие агент английской разведки. Черчилль знал о плане нападения на вашу страну из первоисточника, не позднее марта 1941 года.
Канарис сплел паутину, в которой запутался сам. Можно думать о грубых ошибках Пики. Можно думать о том, что он сознательно заметал следы, петлял как заяц. С чего бы это ему проситься в пекло, на Восточный фронт? Он мог бы, пожалуй, доказать, что его ошибки и просчеты вызваны сложностью работы агентуры в вашей стране. И ему бы поверили. Он предпочел другое. Отчаянный шаг!
В 1955 году Пикенброк был передан Советским Союзом ФРГ. Ему было 62 года. Он ехал в Эссен, к себе домой. Вдруг во время встречи с журналистом и историком Юлиусом Мадером, к изумлению последнего, он передает ему на территории ГДР свои записки. Он говорит историку из ГДР:
"Возьмите мои записки! Может быть, они вам пригодятся. Невредно, чтобы ваше поколение узнало, как мы работали в абвере. Пусть никто не сможет сказать: "Мы этого не знали!" Ведь войны возникают не случайно, не вдруг, их заблаговременно планируют и длительно готовят. Я — тому свидетель!".
Этот свидетель почему-то решил, что западным журналистам его записки не пригодятся. Или он сознательно боялся с ними контакта? Об этом можно лишь гадать. Сложная, очень сложная фигура!
…Мелькает догадка: может быть, Пики решил, что прошлая связь с Берендтом бросает на него тень? Это он мог убить Берендта руками палачей концлагеря. Убить человека, наделенного такими способностями!.. Что ж, такой факт не изменил бы наших представлений о нацистской разведке.
Пики заметал следы. Для этого годились все средства. И если он решил проситься на Восточный фронт, значит, за ним было много грехов с точки зрения правоверных нацистов. Эти грехи надлежало скрыть от них.
Профессор Берендт был раздавлен людьми типа Пики. Даже правоверные нацисты обошлись бы с ним мягче. Таковы законы того волчьего времени.
Год 1984-й. Валентин Никитин — Петеру Госсе
В судьбе Берендта могла сыграть роль и простая случайность. Кто знает, что он записал в своем дневнике после июня сорок первого? Его взгляды резко изменились. Если в мае сорок первого это пацифист, то когда он сделал следующий шаг? Дальнейшее — логическое продолжение этого шага.
Я рассказывал тебе у моря, давным-давно, как набрел на сожженную библиотеку в сорок первом. Это было зимой. Все, что я видел, казалось сном. Отчасти и сейчас я вспоминаю это как сон. Атлантида стала прибежищем для меня — там я видел янтарные пляжи, сказочные реки, неведомое. Эта легенда заменяла мне юность — последней просто не было. Не знаю, что казалось мне тогда более реальным — Атлантида или то, что я видел каждый день.
В начале войны, ты знаешь, я попал в окружение под Вязьмой. Безотрадные леса, слепые снежные равнины, полукружья холмов на горизонте. Я исходил с партизанами в первый год войны столько, что хватило бы на всю жизнь. А теперь это кажется мимолетным сном.
Что запомнилось? Несколько мгновений. По контрасту, что ли, вижу в прошлом жаркое солнце. Лето. Мы ждем самолет, который должен сесть на партизанском аэродроме. У трех диких яблонь вечером развели костер. Желтый свет. Светятся ромашки у костра. Вдали — другие костры.
Потом — госпиталь. Фронт. И все, о чем я тебе успел рассказать.
Почему я вижу эти костры, жаркое солнце над поляной? Не знаю. Причуды памяти? Может быть. Все воспоминания мои начинаются с этого солнца. Все, что произошло тем летом, можно назвать переломом во мне. А что случилось? Родилась надежда… Тревоги и надежды изменяют нашу жизнь.
Собираюсь написать большое письмо Анне Бе-рендт. Об этом. Или, может быть, о моем прошлом. Как получится.
Было странное движение — в будущее, в прошлое, все вокруг быстро менялось, наверное, я был еще молод. У меня был друг Владимир Санин. В Хосте мы говорили о нем.
Год 1985-й. Петер Госсе — Валентину Никитину
Все чаще я вспоминаю удивительную прогулку по самшитовой роще, полумрак, черный глаз пещеры, где обитают десять тысяч летучих мышей, родники, деревянную галерею над речным берегом. Я тогда подумал, что Кавказ напоминает южную Германию, и сказал тебе об этом. Сколько лет прошло с тех пор, Валентин?
Мне кажется, тридцать, хотя на самом деле много меньше. Ведь это было в шестьдесят пятом? Там, под Хостой, был удивительный пляж с темным песком, который нагревался от солнца так, что жгло ноги. Запомнилось море — именно в том месте, под железнодорожной насыпью. Крутые откосы нагреваются за день и потом медленно, словно нехотя, отдают тепло. Солнце уже падало в море, а мы грелись после купания у этих откосов, прижимаясь к ним спиной. По шпалам шли в Хосту, и ты рассказывал об Атлантиде. Наверное, я был не очень внимательным слушателем, но многое запомнилось. Например, рассказ твой о балке в самшитовой роще. Эта балка, по твоим словам, образовалась тогда, когда Атлантида погрузилась на дно морское. Как это могло произойти? Напомни. Наши туристы жили тогда в санатории «Волна» — четыре белоснежных корпуса над пляжами. Мы с тобой шли мимо пляжей — дальше, дальше, по шпалам, по тропе, усеянной острыми мелкими белыми камнями. И так почти каждый день. Ты не поверишь — я заразился, стал почти атлантоманом, прочитал все книги об Атлантиде на немецком и на русском. Мне понравилась идея: Атлантида продолжает оказывать влияние на нас и сейчас, после своей гибели. Стремительное таяние огромного ледника в Европе, рождение Гольфстрима, обвалы в древних пещерах, пробуждение вулканов по всей Земле, что отмечено вулканологами, гибель мамонтов и десяти других видов крупных животных — все это произошло одновременно, одиннадцать-двенадцать тысяч лет назад. Именно к этому времени приурочил и Платон гибель острова атлантов. Полное совпадение. Но раз ледник растаял, и Европа стала пригодной для обитания — охотники, затем земледельцы стали переселяться на ее равнины с юга и востока. Это движение племен и народов происходило волнами, в течение тысячелетий. Это твоя идея. Но переселение не может произойти сразу, в сто и даже тысячу лет. Люди не могли сразу освоить Европу, скованную ранее льдом. Проходили тысячелетия. Движение продолжалось — и только на практике, методом проб и ошибок человек убеждался в возможности заселения тех или иных районов Европы. И вот последнее, великое переселение народов. Авары, гунны, готы, сарматы. Это первые века нашей эры. Потом в Европе образовались государства, ворота городов закрылись для массовых все лений. Границы тоже оказались отчасти на замке. Но войны продолжались. Неравномерное расселение создавало причину этих конфликтов, и это устранялось тоже методом проб и ошибок. Потом войны изменили свой характер.
