Юрий Мишин - Третья книга трилогии «Секретный Дозор»

Прямо перед ним, в каком — нибудь метре от лица покачивалась под легким ветерком ветка старой дикой яблони, что во множестве еще растут вдоль рек и дорог Нижегородчины. Вместе с веткой качалось и единственное, уже слегка перезревшее яблоко. Пара полосатых черно-желтых ос, настырно ползали по его поверхности, явно, что-то разыскивая. День клонился к вечеру, но солнце было еще достаточно высоко и ласкало щедрым теплом успевшую загореть за лето кожу Сергея. Шелест листвы и редкие всплески играющих в зеленоватой воде Пьяны рыб всегда благотворно действовали на Муромцева. Особенно после его бредоподобных приключений в неизвестном «нигде».

Где-то очень далеко, в стороне Сергача чуть слышно громыхал по железнодорожному мосту поезд. Муромцев в прошлом году нырял под тем мостом и на удивление Алены добыл-таки достаточно крупного сома почти на пятнадцать кило. Для него это был рекорд, и Сергей хотел сначала как-то сохранить усатую голову речного хозяина, но тут воспротивилась Алена, и голову пришлось выбросить. Это были хорошие и охота и воспоминание. Не то, что… Муромцев едва удержался от малоприятной ассоциации, которая вполне могла привести к очередному приступу «бреда».

Сергей встал и, пройдя несколько метров по травянистому берегу спустился к воде. Надо было искупаться. Освежиться и смыть с себя пот неизвестно чего. Аккуратно войдя в воду, он погрузился в речную прохладу. Набрал воздуха и нырнул. Здесь он был в своей стихии. Под водой его никто не мог увидеть. Поэтому Муромцев позволял здесь себе многое из того, чего нельзя было делать на суше. Берег в этом месте был обрывист, и Сергей, воспользовавшись этим, сразу ушел на глубину. Дно было песчанно — илистым и сплошь поросшим водной растительностью, названия которой Муромцев не знал, а если и знал когда-то, то успешно забыл.

Сначала он, крайне неэкономно расходуя Силу, разогнался над самыми водорослями до такой скорости, что они слились под ним в зеленый ковер, сплошной линией уносясь назад. Сергей яростно греб руками, описывая все сужающуюся циркуляцию вокруг стайки небольших голавликов, которые от растерянности не знали как себя вести. Потом он проплыл метров двести против достаточно сильного в этом месте течения. Только там расслабил мышцы и позволил подводным струям свободно нести его тело в обратном направлении. Под самым речным обрывом Муромцев заметил обширную промоину. Она была так глубока, что над ней нависал не только подводный склон, но и сам берег, вместе с парой старых корявых вязов. Очень скоро, возможно в ближайший паводок все это хозяйство наверняка обвалится, образуя здесь от дна и до самой поверхности новый завал. К лету в нем можно будет найти не только щучек, но вполне возможно, что и любимого Муромцевым сома.

Развернувшись, он всплыл на поверхность. Шумно выдохнул из легких спертый, лишенный кислорода воздух и снова как кит плавно ушел на глубину. Там, найдя песчаный участок дна, Сергей освободил от воздуха легкие и, перевернувшись, лег на спину. Над ним переливался серебром зеркальный свод, образованный пленкой поверхностного натяжения воды. Было очень красиво. А прямо над головой она образовывала прозрачную окружность. Наподобие самолетного иллюминатора. В него были хорошо видны оптически сильно искаженные небо и оба берега с нависшей над водой растительностью. Так Сергей лежал довольно долго не испытывая заметных признаков удушья. Он никогда не засекал времени нахождения под водой. Просто со временем дыхательный рефлекс все чаще напоминал о себе и, от этого ощущения пребывание на глубине становилось некомфортным, требующим определенных усилий, что не нравилось Муромцеву, и он всплывал на поверхность.

Так и теперь пробыв на дне неопределенно долго, Сергей медленно, совсем по- человечески поплыл к близкому берегу. Солнце уже зашло, и бирюзовое небо успело окраситься в нежные зеленовато-золотистые тона. Судя по закату, и завтра погода будет хорошей. Он подумал, что надо бы с Аленой выехать на природу. Поплавать, позагорать, приготовить шашлыки, а то давно уже они не отдыхали вместе. Но никакой охоты. Уже несколько лет, как Муромцев не брал жену с собой. Он не звал, а она не просилась. Все произошло как-то само собой. Со стороны все казалось нормальным. Муж на охоте. Жена дома. Не ругается. Не ворчит. Идиллия! Мечта любого мужика. Вот только за этой идиллией у Муромцевых скрывалось молчаливое соглашение не говорить вслух о произошедших изменениях в их личной жизни.

Уже несколько лет, как Алена заметила непорядок в своем муже. Сергей об этом прекрасно знал, но тешил себя надеждой, что все еще остается для нее тем Сережкой-картошкой. Веселым студентом-биофизиком, с которым она познакомилась в стройотряде. Верно, говорят, что надежда умирает последней. Не исчезла она и у Муромцева, когда тщательно оберегаемые им странности его даже не двойной, а тройной жизни постепенно, просто в силу проживания в одной квартире стали в той или иной мере доступны для Алены.

Если легко контролируемые им способности Иного сохранить от нее в тайне было легко, то с ненормальностями проявившимися после Усть-Усинска и особенно после пребыванием в Запрещенном Сумраке было гораздо сложнее. Их проявления поначалу не зависели от него вовсе. Муромцев вспомнил, как через неделю после его возвращения с Севера он, перед сном принимая душ, почувствовал себя плохо и необдуманно вышел из ванной комнаты в прохладный коридор. Там Муромцев вовремя опомнился и, быстро вернувшись в ванную, успел запереть за собой дверь. Все вроде бы обошлось, но рассматривая сквозь клубящийся пар себя в зеркале, Сергей понял, что все-таки, скорее всего, наследил в коридоре. С запотевшего стекла на него смотрела уродливая морда, чем-то похожая на крокодилью из пасти которой все время сочились не то слюни, не то слизь. И все тело твари тоже было покрыто слизью. Только темной и вонючей, больше напоминающей болотный ил. Вот ей-то он и наследил в коридоре своими пятипалыми толстыми лапами. И еще хвостом. Короткий хвост с небольшим коричневым гребнем оставил на ковровом покрытии длинный и не очень чистый след.

В тот вечер Сергей, уже вновь обретя человеческий облик, с перепугу просидел в ванной до полуночи. Он дожидался, когда Алена, судя по звукам убиравшая в коридоре оставленную им грязь, уйдет, наконец, спать. Она ничего не сказала. Только долго была у двери, прислушиваясь. Так они и стояли рядом по обе стороны разделяющего их тонкого дверного полотна. Потом Алена спросила: «Сереж, с тобой все в порядке?». «Да, конечно, дорогая, — ответил он, с трудом проглотив подкативший к горлу ком. — А почему ты спрашиваешь?» — «Ты очень долго не выходишь». — «Я парюсь. Все в порядке. Не беспокойся, ложись. Я скоро приду». Ничего больше не сказав, Алена ушла. Однако вышел из ванны Муромцев не скоро. Только через час, еще раз проверив свою внешность и найдя ее в норме, он осторожно, не включая света, прошел в спальню. Там было темно, хоть глаз выколи, но в Сумраке Сергей видел, что Алена неподвижно лежит к нему спиной, плотно закутавшись в теплое одеяло. Ее аура тревожно светилась красноватыми переливчатыми оттенками. Было очевидно, что она не спала, но Муромцев ничего не сказал и, откинувшись на подушку, закрыл глаза. Ему было до слез невыносимо жалко Алену. Так жалко, что Сергей даже подумал, что если она сейчас спросит его, то он все ей расскажет. Может быть, даже продемонстрирует. И гори они огнем эти тайны Иных. Но Алена и в тот раз ничего не спросила. А он не сказал. Жена еще долго продолжала изображать из себя спящую. Потом все же заснула. Вскоре после нее забылся тревожным сном и Сергей.