Внешне он продолжал работать как прежде.
Может быть, вот этот человек… Или этот… Нет, не этот. Лица двигались за стеклом, смотрели на него, как из другого мира.
Двенадцать часов.
— Вам нехорошо, Андрей Семенович?
О чем это она?
— А… Да так, пустяки. Знобит что-то, — он вытер холодный пот.
— Сейчас такая погода, вы бы побереглись, Андрей Семенович.
— Ничего, ничего…
Он побережется, конечно, побережется.
Пять минут первого. Десять.
И тут вспыхнула радостная догадка. Передача шла из будущего года! Ну да, конечно! Почему он решил, что она из этого года? Разумеется, она из того, другого года.
Андрей Семенович ощутил такое блаженство, будто вернулись юношеские годы, когда он самоуверенно оглядывал всех пожилых, потому что перед ним лежала вся жизнь и он мог ею распоряжаться, тогда как те ею уже распорядились. Он-то распорядится лучше! Милым показалось тесное помещение сберкассы с крашенными под дуб стенами, день за пыльным окном, полированные локтями барьеры, трещина в потолке с оплывшими от влаги пятнами, — который уж месяц ее обещают отремонтировать!
Никого за стеклянной перегородкой, последний клиент только что получил по вкладу и вышел. Такие необъяснимые перерывы бывали почти каждый день; сейчас это безлюдье как нельзя лучше отвечало весеннему настроению Андрея Семеновича.
Внезапно это настроение исчезло, будто его сдул холодный ветер. Если кому-то надо выбрать удачный момент, то что может быть удобней минуты, когда их в сберкассе только двое?
— Андрей Семенович, голубчик, я на минутку исчезну, пока никого нет. Я сейчас…
Андрей Семенович ничего не ответил. Все было ясно и неотвратимо. Все сходилось одно к одному. Сначала вызов заведующей, теперь ушла и контролерша. Почему бы ей не отлучиться, когда никого нет, ведь ей действительно надо отлучиться? Теперь это и должно произойти, вот сейчас, когда он один, а в зале пусто и тихо. Сейчас появится ОН.
ЕГО Андрей Семенович заметил, когда он подходил к двери. Точнее их было двое. Их и должно было быть двое, а то и трое.
Все было так, как рисовало его воображение. Парень в сдвинутой набекрень фуражке, не поворачивая головы, окинул взглядом помещение и валко двинулся прямо к окошку Андрея Семеновича. Его напарник привалился плечом к стене у входа, засунул руки в карманы и с видом полного безразличия глядел на улицу.
Лицо того, кто подходил к окошку, Андрей Семенович тоже узнал. Рассеянно и беспощадно из него смотрели мутные, как рассвет, глаза. В них не было ни злобы, ни ожесточения, вообще никаких человеческих чувств. И эти глаза приближались.
— Что, старик, один над златом чахнешь? — Андрея Семеновича обдало винным перегаром. — Придется тебе раскошелиться…
Андрей Семенович ждал, что в лицо ему глянет пистолет, но рука парня выбросила из кармана всего лишь мятый лотерейный билет. Напарник у двери изменил позу, он весь подобрался, как перед прыжком.
Андрей Семенович взял билет, ничего не понимая, ничего не видя, кроме мутных глаз, которые в него впились. В парализованном ужасом мозгу мелькнула лихорадочная догадка: "Отвлекают, чтобы…"
Его вытянутая рука все еще держала билет.
— Ну, так что? — без интонации спросил бандит. — Долго мы будем ждать?
— Кончай быстрей, — хрипло донеслось от двери.
Андрей Семенович увидел, как тот медленно потянул что-то из кармана.
— Сейчас, сейчас…
Не слыша своего голоса, он положил билет, выдвинул ящик и пачку за пачкой стал класть деньги на стойку. Но даже в этот момент он делал все с тем же четким автоматизмом, с каким всегда совершал операции выдачи, только быстрее и без подсчета.
Парень у окошка сгреб кучу, и в лице его что-то изменилось, Андрей Семенович не уловил что.
— Культурненько, — сказал он и, рассовывая по карманам деньги, двинулся к выходу.
Его приятель так и замер с сигаретой в одной руке и спичками в другой.
— Вот это да! — ахнул он наконец. — Неужели…
— Я и сам думал, что выигрыш рублевый, — мутноглазый пожал плечами. Пошли.
Уже когда они были на улице, Андрей Семенович отчаянно нажал сигнал, еще не понимая всего, но уже предчувствуя, что совершилось непоправимое.
Солнце здесь было не ярче чугуна, а о планете и говорить нечего. По сравнению с ее диском, который заполнял обзор, космос был средоточием света. Глядя на нее, капитан Зибелла молча опустил оттопыренный книзу палец. Жест, каким римляне обрекали гладиатора на смерть, тут был, пожалуй, уместен.
Тем не менее мы ждали, что покажут локаторы. Ирина налила всем кофе, но я не притронулся к чашке. Как-никак это была первая встреченная нами планета черной звезды.
По интеркому был слышен разговор телеметристов.
— Расстояние?
— 0,7 расстояние.
— Информационная активность?
— Нулевая активность.
Правила соблюдались неукоснительно. "Информационная активность разведки должна соответствовать информационному уровню планеты" — примерно так звучало требование. Попросту говоря, мы должны были убедиться, что на планете нет даже самых примитивных приемо-передающих станций, которые могли бы засечь сигналы наших локаторов и тем самым обнаружить нас прежде, чем мы того пожелаем.
Но на планете, как и следовало ожидать, все было тихо.
— Капитан Зибелла! Разрешите включить локаторы?
— Не понял, повторите, как должно.
В интеркоме кто-то тяжко вздохнул. Зибелла был верен себе. Во всем космосе трудно было найти другого столь пунктуального капитана. Злые языки говорили, что он и не женился до сих пор лишь потому, что на сей счет не выработано инструкций. Возможно, Зибелла кое в чем действительно перебарщивал, но, как бы там ни было, и люди и механизмы под его началом работали безукоризненно.
— Виноват! — звонко отдалось в интеркоме. — Расстояние 0,5 орбитального полета, информационная активность объекта — ноль, пассивная видимость объекта — ноль, прошу дать разрешение на локацию.
— Вас понял, орбитальное расстояние 0,5, нулевая активность, нулевая пассивная видимость, разрешаю использовать локаторы.
Мы все, включая Зибеллу, с нетерпением уставились на экран. Шли секунды, в течение которых автоматы, ощупывая пространство, выбирали самый подходящий для пробоя вид излучений, самую оптимальную частоту (запретными были лишь опасные для органики частоты). Краем глаза я следил за иллюминатором; там все было чернее сажи. Нам, привыкшим отождествлять видение со светом, трудно было поверить, что локаторы с ней справятся.
Мы ждали худшего (случалось, что атмосферы оказывались непробиваемыми), и, когда изображение наконец возникло, Ирина пустилась в пляс. Заулыбался даже Зибелла. Еще бы! Словно кто-то рванул занавес, за которым был сияющий полдень.
