Юрий Ячейкин. - Груз для горилл

– Но как же он, магистр из Кембриджа…

– Отвечу и на это, коронер. Первое: Кристофер Марло – храбрый и сообразительный человек. Второе: как талантливый драматург с необычайной фантазией, он – прекрасный стихотворец, а это немало значит. Третье: он мастер психологического перевоплощения, ибо драматург – один-единственный исполнитель всех ролей в собственных произведениях, от ведущих до второстепенных. А этих трех условий уже достаточно, чтобы выполнять некоторые деликатные поручения ведомства сэра Френсиса Уолсингема.

– Выходит, Кристофер Марло – шпион сэра…

– "Шпион"! – сразу же вскипел буйный Томас Неш. – Не произносите этого грязного слова, коронер! Крис – патриот и солдат. Прошу не оскорблять его в моем присутствии. Будьте добры, называйте шпионами глупых ищеек лондонского шерифа, которые выслеживают, кто из нас сколько выпил и что сболтнул за чаркой. Ха, я смеюсь над ними, хотя они повсюду суют свой нос и неутомимо строчат, переводя бумагу, немощные доносы. Разве этим деревянным остолопам, по макушку напичканным инструкциями, когда-нибудь понять, что самый первый и самый полный донос на настоящего творца – это его собственное творение? Для этого им самим следует стать вровень с великаном. Но тогда, – он даже зло оскалился, – зачем переводить бумагу на мелочные доносы, если ты сам способен создать шедевр, отдать жар сердца и непокой мыслей другим людям?

Большой Бен отбил двенадцатый час.

Коронер Джон Шорт поднялся.

– Однако я у вас засиделся, – сказал он. – Весьма благодарен, господа, потому что вы мне очень помогли в расследовании.

– В расследовании? – переспросил Неш. – Постойте, коронер, вы еще не ответили на мой вопрос. Что случилось с Крисом?

– Кристофер Марло убит, – сухо ответил Джон.

Ричард Бербедж снял с головы корону.

До Кембриджа Джон Шорт добрался к вечеру и заночевал на постоялом дворе. Первый, к кому он утром попал, был капеллан Сэм, который за взятку купил себе высокую степень доктора богословия, а ее величество королева, которая ничем не брезговала, чтобы обогатить казну и даже, говорили, входила в долю с пиратами, специальным указом освободила этого неуча и церковного фанатика от необходимых экзаменов на ученое звание. Конечно, Джон об этом и слыхом не слыхивал и отнесся к его преподобию с соответствующей почтительностью.

– Так-так, припоминаю того молодца, – ласково ответил упитанный доктор богословия на вопрос коронера. – Он смолоду совал свою шею в петлю. И я, сын мой, ныне ничуть не удивлюсь, если судьи подвергнут его тело пыткам и сожгут на очистительном огне, чтобы освободить и отмыть от грязи греховную и еретическую плоть.

– Почему вы так думаете, отче? – удивился Джон, потому что находился все еще под свежим впечатлением от разговора в "Театре" Джеймса Бербеджа.

– Имею основания на это, сын мой. – Откормленное лицо доктора Сэма прямо-таки светилось благожелательностью и добротой, когда он ласково продолжал: – Этот нечестивец Марло знался с одними негодяями и приятельствовал с мерзавцами…

– Кого вы имеете в виду? – посуровел Джон.

– Прежде всего Френка Кетта, сын мой. Это был сам Вельзевул или какой-нибудь приспешник из его окружения, который на потеху и на радость всего пекла обрел этот облик, чтобы совращать и губить чистые и непорочные души христиан. Страшно даже вспоминать, сын мой, о чем этот бесспорный слуга Сатаны болтал во всеуслышание. Ужас, ужас, ужас! Но с нами святой крест, и он защитит нас от коварных помыслов дьявола, если мои уста во имя божьего дела произнесут скверну, от которой веет огненным смрадом. Так слушай же, сын мой! Тот Френк Кетт был хуже поганца, ибо не принимал никакую церковь, издевался над божественным происхождением господнего сына Иисуса и уверял, будто второе пришествие Христа уже давно произошло, и, значит, мы все живем в том самом "земном раю", который сами пожелали и собственноручно сотворили.

– И Кетт был приятелем Кристофера Марло?

– Все они между собой приятели, сын мой, и все заражаются друг от друга крамолой и ересью. Выйдите лишь на лужок возле речки Кэм и увидите – все они там. Или же гоняют словно сумасшедшие мяч и бьют ногами друг друга, будто кони, а лучше сказать – слуги дьявола – копытами. Или же натянут кожаные рукавицы и, как дикие варвары, квасят друг другу носы.

– Где сейчас Кетт? Я хотел бы его кое о чем расспросить.

Уважаемый Сэм, в шелковой докторской мантии и четырехугольной черной шапочке с кисточками, благодушно и неторопливо перебирал пухлыми ухоженными пальцами коричневые косточки четок.

– Это невозможно, сын мой, – ответил он.

– Почему, отче? Я всюду найду его.

– Святой трибунал, – ласково проворковал ученый муж, – вознес его душу на небо, а греховную плоть испепелил. А там, – он набожно поднял глаза к каменному потолку, – грешника не найти.

– Так! – крякнул Джон Шорт.

– Или же возьмем Неша…

– Томаса Неша?

– Уже слышал о таком? Похвально, что и этого негодяя ты не упускаешь из виду… Этот Неш, уже будучи бакалавром и готовясь к экзаменам на звание магистра, вместо того чтобы углубиться старательно в книжную премудрость, сочинил кощунственное лицедейство "Конец и не конец", где подверг оскорблениям и издевательству все святое и порядочное… Ужас, ужас, ужас… Выгнали тогда шута Неша на все четыре стороны…

Эта тема все больше становилась Джону неприятной, и он спросил преподобного толстяка напрямик:

– Скажите мне, отче, зачем вы все это мне рассказываете? Разве имеет отношение к делу то, что Неш сочинил какую-то там пьесу?

– Знай, сын мой, – поучительно изрек отче, – чтоб распознать еретика, следует изучить круг его друзей, ибо агнец горнется к агнцу, а волка тянет к волку. А Марло набрался всего понемногу от всех волков, и ныне из его писаний очевидно, что он способен привести в пользу атеизма такую уйму доказательств, которую не опровергнут и десять лучших богословов. А еще я скажу, сын мой, учением он пренебрегал. Куда-то исчезал, а куда – никто не знает…

"И здесь – исчезал", – отметил про себя Джон.

– Помню, – вел дальше Сэм, – два последние года – в восемьдесят шестом и восемьдесят седьмом – он вообще не учился.

"1586-1587 годы", – снова взял на заметку коронер.

– А из-за этого, – неутомимо вещал темный, как сапог, доктор богословия, – а также из-за того, что, по слухам, он собирался изменить ее королевскому величеству и перекинуться на сторону французской Католической лиги, в экзаменах на звание магистра ему отказали.

– Как отказали? – вырвалось у Шорта. – Ведь он – магистр искусства все-таки!