"Проштрафились, - подумал Алеша. - Голод запрограммировали, сдерживающих инстинктов не дали. Придется объяснять теперь, что такое право личной собственности".
Полчаса спустя на пустынной просеке с глубокими разъезженными колеями, в глянцевитой грязи перед лужами рубцы виднелись очень четко; Алешу остановил бородатый объездчик, трусивший на неоседланной лошади.
- Ты не видал здесь, товарищ дорогой, чудаковатую машину, навроде танкетки-самоделки? - спросил бородач сердито.
- Не видал, - ответил Алеша уклончиво. - А что за машина?
- Да уж не знаю, что за машина и какой бес в ней сидит. Не похоже, что взрослый водитель, озорует хуже всякого мальчишки. Влезли ко мне в лесничество, забор повалили, цветы порвали, не столько порвали, сколь помяли, георгины у меня там на грядке, гладиолусы, еще кое-что по мелочи. Главное, парник загублен. Огурцы у меня там были в цвету. И всего-то два цветка сорвано, а пленка вся исполосована в ленты. Легко ли ее склеить, пленку, двадцать квадратов. Возился сколько!
Алеша даже закряхтел.
- Вы, товарищ, не мотайтесь зря, - сказал он. - Вы возьмите-ка с собой вот эту девушку, покажите ей, что к чему, и составьте акт об убытках, только по-честному, без сочинительства. Акт составьте на Ходорова Алексея Дмитриевича, старшего научного сотрудника ОКБ. Это его машина, пусть он за все и заплатит из собственного кармана.
- Да я лишнего не стребую, - загудел бородач, успокаиваясь. - Пленку жалко, располосовали на ленты. Пускай ваш Ходоров выпишет мне пленку, и дело с концом. И не к чему акты сочинять, разводить писанину. Да вы зайдите сами, товарищ, поглядите своими глазами. И скажите, чтобы не доверяли там машину мальчишкам.
От лесничества след вел в чащу. Предприимчивая машина продолжала пополнять коллекцию. Двойной отпечаток гусениц ломился через худосочный осинник, на влажной почве машина как бы наметила рубчатые рельсы. За осинником в сырой низине бугрились голубые шапки незабудок, каждая кочка голубой букет. Но незабудки уже имелись в коллекции.
- И главное, не отзывается, - бормотал Алеша, в десятый раз настраивая радиоприемник.
Опять след выбрался на заброшенную, заросшую мелколесьем просеку. Просека сменилась трухлявой гатью через болото. Уже вечерело, над болотом повисал туман. Казалось, воздух уплотняется на глазах: становится непрозрачным над каждым оконцем бурой воды, усаженным тугими кувшинками.
"А ведь кувшинки должны были соблазнить машину. Наверное, она полезла за ними", - подумал Алеша.
И действительно, тут она и нашлась, увязшая по самые глаза. Завязла и билась-билась, пока не израсходовала всю энергию. А когда израсходовала, даже SOS послать не смогла.
Все это происходило в понедельник, накануне тринадцатого вторника. Так уж повелось в ОКБ у Алеши: испытания проводились по понедельникам, выявлялись какие-нибудь неполадки, затем всю неделю они устранялись, в следующий понедельник проходила проверка нового приспособления и после этого Алеше было что порассказать в "Романтиках".
- Значит, с чистым городом дело не пошло, - подвел он итог на этот раз. - Голодная машина не знает удержу, лезет очертя голову, вредит вокруг: и себе вредит, и всем вокруг вредит. Хулиган получился. Впрочем, это неточное определение. В хулигане сидит садист, наслаждающийся мучительством. А у нас просто бесшабашный малец, не признающий человеческих законов. Человеческих и природных. Теперь будем учить правила поведения.
- Воспитывать вежливость?
- Нет, за неделю не воспитаешь. Да и не тот уровень, у нас пока звериный. Дрессировать будем. Сделаем страх и сделаем боль.
В последующие дни машине делали "больно".
Боль конструировали, как и голод, по аналогии с животным миром. У живых существ боль - это предупреждение о возможной поломке. По всему телу рассеяны чувствительные клетки, которые сообщают организму о всяком непорядке - непомерном давлении, непомерной нагрузке, перегреве, переохлаждении, о посторонних предметах, о ненужных химических веществах, даже о ненужной пище ("Живот болит!").
Стало быть, пришлось на всех деталях и важных узлах машины ставить датчики-предохранители, датчики напряжения, механического и электрического, датчики температурные, датчики кислотные и щелочные. Задолго до разрушения, с надлежащим запасом прочности, датчики включали тормозной сигнал, и машина не своим голосом (Наташиным) вопила:
- Ой, больно!
- А тебе на самом деле больно? - допытывался Алеша.
Но машина не могла объяснить, она не знала, что такое "на самом деле".
Боль - предупреждение о повреждении - возникла у самых примитивных животных, как только появилось самостоятельное движение, возможность уклоняться от опасности.
У высших же животных, имеющих глаза, нос, уши и центральный нервный штаб, к болевому предупреждению добавилось еще одно, предварительное, страх называется. Боль - началось повреждение, страх - будет больно.
Машину предстояло научить и страху.
Ее учили бояться поездов, троллейбусов и автомобилей, уступать им дорогу, пересекать улицу только при зеленом свете; ее учили бояться людей в лесу, уступать им дорогу, ни в коем случае не приближаться (чтобы не было новых нападений на торговок с корзинами цветов). Учили бояться заборов, плетней и колючей проволоки. Учили бояться крутых склонов, грязных луж, топкой почвы; надо же было избежать новых приключений в болотах. Учили бояться высокой скорости, угрожавшей перегревом, и узких дорожек, где можно было заклиниться между стволами.
Рельсы, люди, заборы, кручи, чащи, болота стали "страшно".
- Ой, страшно! - пищала машина Наташиным голосом.
Алеша с увлечением рассказывал, как это натурально получается у машины. Подходит к шаткому мостику и мнется. "Ой, страшно!" - этаким жеманным голоском. "Ой, страшно!" - у светофора.
- Бедняжка, а мне жалко ее, - заметила Ия. - Неужели нельзя было обойтись без этих "страшно" и "больно"? Сказали бы просто: этого нельзя и того нельзя.
- Это было бы проще всего, - возразил Алеша. - Дай инструкцию на все случаи жизни, ничего и выбирать не надо. Но, увы, инструкции не предвидят непредвиденного. В меняющемся мире невозможно выжить на основе наследственных наставлений. Природа поняла это еще на уровне рыб и ввела условные рефлексы в добавление к безусловным, личный опыт и личную память в добавление к памяти тела. Мы думаем, что наша машина подобна собаке, посланной в лес с поручением. Хозяин приказал ей найти, но не знает, где искать. И не знает, что его собака встретит на пути. Пусть остерегается. Пусть убегает, когда в нее кидают камни. Пусть ей будет больно. Больно это маленький выкуп во избежание большого вреда. Страх - еще меньший выкуп во избежание большой боли. Мы приучаем машину к осторожности.
