Филип Дик - Игроки с Титана (сборник)

Зазвонил телефон.

– Машина сейчас придет, – сказал Хэнк. – Подождите пока, Боб. Боб, Фред – как угодно. Не расстраивайтесь, мы все-таки взяли этого… ну, как вы выразились в наш адрес. Вы же понимаете, что игра стоила свеч, правда? Заманить его в ловушку… правда?

– Правда.

Это был уже не голос, а механический скрежет.

Два человека молча сидели в комнате.

По дороге в «Новый путь» Донна съехала с шоссе на обочину. Отсюда, с высоты, были хорошо видны городские огни. У Арктора уже начались боли, и времени оставалось совсем немного. Ей хотелось побыть с ним еще. Нельзя было так долго откладывать… По его щекам струились слезы, приступы тошноты становились все чаще.

– Посидим немного, – сказала она, ведя его за руку через заросшую песчаную пустошь, среди мусора и пустых банок. – Я…

– Твоя трубочка… ты ее взяла? – с трудом выговорил он.

– Да, – ответила Донна.

Надо отойти от шоссе достаточно далеко, чтобы не заметила полиция. Или чтобы можно было успеть выкинуть трубку, если к ним подберутся. Коп, как всегда, остановит машину поодаль, на шоссе, с выключенными фарами, и пойдет дальше пешком. Так что времени хватит.

На это хватит, подумала она. На то, чтобы уйти от лап закона. А вот у Боба Арктора времени больше нет. Его время – по крайней мере, выраженное человеческими мерками – вышло. Теперь он вступил в иной род времени. Таким временем располагает крыса: чтобы бессмысленно бегать взад-вперед. Ни о чем не думая: взад-вперед, взад-вперед… Он, по крайней мере, видит огни вокруг. Хотя ему, наверное, уже все равно.

Вот подходящее местечко, со стороны незаметно. Донна достала трубку и завернутый в фольгу кусочек гашиша. Арктор сидел, зажав руками сведенный судорогой живот. Его рвало, штаны пропитались мочой. Удержаться он не мог; скорее всего, он ничего и не замечал. Просто скорчился с искаженным лицом, дрожа от боли, и мучительно стонал, выл безумную песнь без слов.

Донна вспомнила одного знакомого, который видел Бога. Тот тоже себя так вел – стонал и плакал, разве что не гадил. Бог предстал перед ним в одном из кислотных глюков. Этот парень экспериментировал с растворимыми в воде витаминами – принимал их в огромных дозах. По идее, ортомолекулярный состав должен был подстегивать и синхронизировать нервные возбуждения в мозгу. Однако вместо того, чтобы лучше соображать, парень увидел Бога. Это явилось для него колоссальным сюрпризом.

– Ты не знаешь, случаем, Тони Амстердама? – спросила Донна. Боб Арктор лишь замычал.

Донна затянулась из гашишной трубки, посмотрела на лежащие внизу огни, прислушалась.

– После того как он увидел Бога, примерно год ему было очень хорошо. А потом стало очень плохо. Хуже, чем когда-либо. Потому что в один прекрасный день он понял, что ему суждено прожить всю оставшуюся жизнь – и не увидеть ничего необычного. Только то, что видим все мы. Ему было бы гораздо легче, если бы он вовсе не видел Бога. Он мне сказал, что как-то раз буквально рассвирепел: ломал все подряд, разбил даже свою стереосистему. Он понял, что ему придется жить и жить, ничего вокруг себя не видя. Без цели. Просто кусок мяса – жрущий, пьющий, храпящий и вкалывающий.

– Как мы все… – выдавил Боб Арктор. Слова давались с трудом, вызывая позыв рвоты.

– Так я ему и заявила: «Мы все в одной лодке, и остальные от этого не бесятся». А он ответил: «Ты не знаешь, что я видел. Ты не знаешь».

Арктора скрутил спазм, и он с трудом выдохнул:

– Он не сказал… как это было?

– Искры. Фонтаны разноцветных искр, словно у тебя свихнулся телик. Искры на стене, искры в воздухе. Весь мир – как живое существо, куда ни посмотри. И никаких случайностей; все происходило осмысленно, будто стремясь к чему-то, к некой цели в будущем. А потом он увидел дверь. Примерно с неделю он видел дверь повсюду у себя дома, на улице, в магазине… Она была всегда одинакового размера, очень узкая и такая… приятная; Тони так и сказал – приятная. Обрисованная алыми и золотистыми лучами, будто искры выстроились в ряд. И потом ни разу в жизни он ничего такого не видел, и именно это в конечном счете его и доконало.

– А по ту сторону… что? – немного помолчав, спросил Арктор.

– Другой мир – его было видно.

– И что… он так туда и не зашел?

– Потому и переломал все у себя в квартире. Ему и в голову не пришло войти. Он просто восхищался дверью. Потом было уже поздно. Через несколько дней дверь закрылась и исчезла навсегда. Снова и снова он принимал лошадиные дозы ЛСД, глотал бешеное количество растворимых витаминов, но больше никогда ее не видел – так и не нашел нужную комбинацию.

– Что было по ту сторону? – повторил Арктор.

– Там всегда стояла ночь.

– Ночь!

– Всегда одно и то же: лунный свет и вода. Безмолвие и покой. Вода, черная, как чернила, и берег, песчаный берег острова. Он был уверен, что это Греция. Древняя Греция. Ему казалось, что дверь – это проем во времени и перед ним прошлое… Потом, после всего, он вечно выходил из себя, когда ехал по шоссе, – не мог вынести всего этого движения, шума и грохота. И все гадал, зачем ему показали другой мир. Тони и в самом деле верил, что видел дверь, хотя в конечном счете она только свела его с ума и больше ничего. Слишком он переживал, что не смог удержать ее, вот и свихнулся. Каждому, кого встречал, начинал жаловаться, что все потерял.

– Совсем как я, – проговорил Арктор.

– Еще на острове была женщина. Ну, не совсем женщина – скорее статуя. Тони говорил, что это Афродита. В лунном свете, бледная, холодная, сделанная из мрамора.

– Он должен был пройти в дверь, пока еще мог.

– Ничего он не мог. Это было лишь обещание – того, что будет, чего-то хорошего, что придет когда-нибудь. Когда-нибудь потом… – Донна запнулась, – после смерти.

– Он облажался… Каждому дается один шанс… – Арктор закрыл глаза от боли, на лице выступил пот. – А, что может знать выгоревший торчок?! Что знаем мы?.. Я не могу говорить. Прости. – Он отвернулся, съежился, зубы застучали.

Она обняла его, крепко прижала к себе и стала укачивать, как младенца.

– Ты очень хороший, просто тебе не повезло. Однако жизнь продолжается. Я очень люблю тебя. Я хочу, чтобы…

Она замолчала, продолжая обнимать его во тьме. Во тьме, которая продолжала, несмотря на все ее усилия, пожирать его изнутри.

– Ты такой хороший и добрый, и все это несправедливо, но так уж получилось. Ты просто подожди: когда-нибудь, хотя, может быть, и очень не скоро, ты будешь видеть так, как раньше. Все вернется.

Обязательно вернется. Наступит день, подумала она, когда все, что было несправедливо отнято у людей, будет им возвращено. Через тысячу лет или еще позже, но этот день придет, и по всем счетам будет уплачено. Может, и тебе, как Тони Амстердаму, уже являлся Бог. Явился и исчез – на время. Может, в твоем выжженном мозгу с его закороченными и обугленными цепями, которые продолжают распадаться даже сейчас, когда я обнимаю тебя, уже успела сверкнуть, переливаясь всеми цветами радуги, та волшебная искра, которая проведет тебя через страшные годы, что ждут впереди. Какое-нибудь слово, не до конца понятое, что-нибудь увиденное мельком, неосознанно – крошечный осколок звезды, таящийся среди отбросов этого мира, – поможет тебе продержаться и увидеть тот день, который настанет… о, так не скоро! Трудно даже представить себе когда. Остается лишь ждать и надеяться.