— Садись к столу, — продолжал Борода, — а вы, — он повернулся к парням, молчаливо стоящим у двери, — принесите воды и чего-нибудь поесть.
Парни вышли и тотчас вернулись с жестяным жбаном и глиняной миской, в которой лежали куски черного копченого мяса. Старик неуверенно шагнул к столу, сел на край грубо отесанной деревянной скамьи, прикрывая ладонью глаза от желтоватого света тусклой электрической лампы.
— Ешь, — сказал Борода, придвигая миску с черным мясом. Старик с ужасом отшатнулся.
— Не бойся. Это летучие мыши. Их много в наших подземельях. Мои парни научились ловить их электрическими сетями. Ешь!
— Воды бы… — прошептал старик, глядя на жбан. Борода налил ему воды, и старик пил медленно и долго, судорожно подергивая худым кадыком.
— Хорошая вода, — пробормотал он, отставив наконец глиняную кружку и отирая губы тыльной стороной ладони, — чистая и сладкая.
— Здесь в горах много такой, а у вас разве хуже?
— У нас — гнилая. Течет из-под развалин, а там, говорят, остались трупы.
— Трупы? С того времени?
— Нет. Умирали и позже. Те, кто выходил днем. Это было давно, когда еще не поняли, что солнце убивает.
— Много вас осталось в развалинах?
— А зачем тебе знать?
— Просто интересно, как вы там живете?
— А как вы тут?
— Нас немного. И у нас хорошая вода и чистый воздух. Здесь по ночам дуют свежие ветры, а у вас внизу смрад и тишина. Я знаю — спускался туда не один раз.
— Чтобы красть наших по ночам?
— И за этим тоже, но чаще, чтобы посмотреть, понять…
— Что ты хочешь понять?
— Как случилось такое.
— Зачем? Того, что случилось, не исправишь.
— Не знаю. Я и многие из наших родились в тот год, когда это произошло. Мы выросли в темноте пещер, но хотим вернуться в солнечный мир. Он был прекрасен, не так ли?
— Не помню. Не могу вспомнить. И зачем? Прошлого не вернешь.
— Не в прошлом дело. Мир велик. Он не ограничивается этими горами. Может быть, не везде так…
— Дальше лежит пустыня. Оранжевая и черная. Там только солнце, скалы и песок. Никто ее не пересекал.
— Ты видел ее?
— Нет. Один из наших доходил до края гор. Он видел пустыню и вернулся.
— Он еще у вас?
— Нет. Умер. Его убило солнце. Он вернулся, чтобы умереть.
— И никто из ваших не пытался уйти совсем?
— Уходили многие, кто помоложе. Уходили и не возвращались. Только один вернулся и рассказал о пустыне.
— А остальные?
— Четверо погибли. Солнце убило их.
— А может, кто-нибудь дошел?…
— Куда? — спросил старик и вдруг начал смеяться, сначала чуть слышно, потом громче и громче.
Борода и Одноглазый обменялись быстрыми взглядами. Так же смеялся и предыдущий, умирая, когда уже перестал чувствовать электрические разряды. Он так ничего и не сказал, только смеялся. Смех перешел в агонию.
Старик продолжал смеяться и вытирал грязными пальцами слезы, выступившие на глазах.
— Замолчи, — глухо сказал Одноглазый, — чего разошелся?
— Куда он мог дойти?
— Я не утверждаю, что так было. — Борода потупился. — Это лишь предположение, или — как ее?…
— Гипотеза, — подсказал Одноглазый.
— Вот именно — гипотеза.
Старик перестал смеяться. Взгляд его снова стал настороженным и злым.
— Вы слепые щенки! Щенки, — повторил он презрительно, хоть и называете себя исследователями и утверждаете, будто знаете что-то. Ничего вы не знаете, кроме мрака этих пещер, в которых гнездитесь вместе с летучими мышами. Здесь вы родились, здесь и подохнете. В мире не осталось ничего, понимаете, ничего, кроме нескольких горсток безумцев: мы — там внизу, вы — здесь.
— Но в других долинах… — начал Борода.
— В других долинах только совы, гиены да высохшие трупы.
— Ты бывал там?
— Это неважно. Я знаю.
— Кажется, ты действительно много знаешь, — кивнул Борода. — Плохо только, что не хочешь добровольно поделиться с нами своим знанием.
— Мое знание для вас бесполезно.
— Нет бесполезного знания, отец.
— Его было слишком много во все времена. Оно и погубило мир.
— Значит, ты помнишь, как это случилось?
— Помню только свет, ярче чем тысячи солнц, и огонь, мгновенно пожравший все. Спустя много времени я очнулся там, где живу теперь.
— Ты был из этого города?
— Не знаю.
— А твои близкие?
— Я не помню их.
— А другие в развалинах?
— Они тоже ничего не помнят. Некоторые считают, что всегда жили так, хотя лет им больше, чем мне.
— Среди вас есть женщины?
Старик опять зло рассмеялся:
— Чего захотел! Вы же украли их.
Борода и Одноглазый снова взглянули друг на друга.
— Видишь, я был прав, — заметил, помолчав, Борода. Кто-то работает в соседних долинах. Мы не крали ваших женщин, отец, — продолжал он, обращаясь к старику. — Ни одной. Мы только исследователи. Когда из развалин исчезли последние женщины?
— Не помню. Давно.
— Это важно, постарайся вспомнить.
— Несколько лун назад. Не всех украли, некоторые ушли с молодыми и не вернулись.
— И теперь не осталось ни одной?
— Наверно… Я давно их не видел.
— А что говорят другие в развалинах?
— Не знаю… Мы редко встречаемся и разговариваем.
— Он врет, — проворчал Одноглазый. — Дай его мне, и я заставлю сказать правду и припомнить кое-что.
— Слышишь, отец, что говорит мой помощник? Может, действительно попробовать на тебе наши способы исследований?
— Я в твоей власти, разбойник, — прошептал старик, потупившись. — Но когда ты вернул мне башмаки, я невольно подумал…
— Что же ты подумал? — прищурился Борода.
— Что ты не такой зверь, как о тебе рассказывают.
— Слышишь, Одноглазый!
— Он хитрит, чтобы спасти шкуру. Разве ты не понял? Было бы глупо отпустить его так…
— Отпустите меня, — оживился старик. — Отпустите, а взамен я пришлю вам другого.
— Кого же?
— Того, кто знает больше. Президента Ботса.
— Ты слышишь, Одноглазый!
— Он, видно, считает нас совсем дураками, Борода.
— Похоже…
Наступило молчание. Старик растерянно озирался, глядя то на одного, то на другого, потом горячо заговорил:
— Нет-нет, я не обману вас, клянусь. Ботс стар, все равно он скоро умрет, а он помнит кое-что — это точно. Только он не хочет говорить. Но вы сможете заставить. И получите пользу для себя.
— А для тебя какая же в этом польза? — прервал Одноглазый.
Старик хихикнул:
— И для меня будет польза, парень. Когда Ботс исчезнет, придется выбрать нового президента. Им буду я…
