- Да как же ей позволили?! - вскричал Николас, терзаемый болью и негодованием. - У девушки расстроилась свадьба, она была растеряна, и никто не помешал ей сделать такую глупость - отречься от мира и загубить свою юность!
- Да уж вот так и позволили... А глупость это была или нет - не мне судить. Может быть, монашество ее истинное призвание, с чего, собственно, ей должны были мешать? С тех пор как она ушла в монастырь, я не получил от нее ни весточки, она ни на что не жаловалась и ни о чем не просила. Надо полагать, она не раскаивается в своем выборе. Так что, друг мой, вам придется присмотреть себе другую невесту!
Некоторое время Николас молчал, пытаясь совладать с горечью, а потом осторожно попросил:
- Расскажите мне, как это было? Когда она покинула свой дом?
- Да, пожалуй, почти сразу же после вашего визита. Ну, может, месяц ушел на сборы. Но она за это время не передумала. И уж поверьте, все было сделано как следует. Отец послал с ней вооруженный эскорт под началом старого преданного слуги, нашего ловчего, который любил и баловал ее с детства. И уехала она не с пустыми руками - с ней было немало денег, чтобы внести в обитель достойный вклад, да еще всякая церковная утварь серебряные подсвечники, распятие и тому подобное. Отца, конечно, опечалил ее отъезд, он сам мне потом об этом говорил, но она этого хотела, а ее желания всегда были для него законом.
В голосе Реджинальда послышался холодок - верно, давала о себе знать давняя ревность. Скорее всего позднее дитя полностью завладело отцовским сердцем, хотя сын и стал единственным наследником, после того как сердце старого лорда перестало биться.
- После ее отъезда он и прожил-то месяц, не больше,- продолжал Реджинальд,- правда, успел дождаться возвращения посланных с ней людей и удостовериться, что она благополучно устроилась там, куда так стремилась. Отец был уже стар и слаб - мы все это знали, но думали, что он протянет подольше.
- Наверное, лорд Хэмфри скучал по дочери,- с трудом проговорил Николас,- Она ведь была как солнышко... А вы разве не посылали за ней, когда он скончался?
- А с какой стати? Помочь ему она уж ничем не могла. Нет, я оставил ее в покое - раз она счастлива в своей обители, так зачем тревожить ее попусту?
Николас сцепил под столом руки, крепко стиснул их и задал последний вопрос:
- А в какой монастырь она удалилась? - Собственный голос прозвучал в его ушах глухо и отдаленно.
- В бенедиктинское аббатство Уэрвелль, что близ Андовера,- услышал он ответ, и каждое слово болью отозвалось в его сердце.
Надо же было такому случиться: ведь все это время она находилась поблизости от него - рукой подать. А нынче ее обитель окружают враждующие армии, там идет война. О, если бы только он осмелился тогда высказать ей все, что было у него на сердце! Ведь она приглянулась ему с первого взгляда. Но ведь то, что он обязан был ей сообщить, сковывало его уста...
На худой конец она могла отказать, но выслушала бы его. Пусть у нее и не было к нему никаких чувств, они могли появиться позже. Со временем она могла бы вспомнить о его предложении. Но теперь уже слишком поздно. Джулиана стала невестой. Христовой невестой, и ныне связана нерушимым обетом. Тут уж ничего не поделаешь. Обет, данный ею при обручении, когда она была еще ребенком, мог утратить свою силу. Но ничто не могло вернуть свободу взрослой девушке, обдуманно и по доброй воле решившей посвятить себя служению Господу. Теперь она потеряна для него навсегда!
Всю ночь Николас беспокойно ворочался в отведенной ему постели, сетуя на судьбу и сознавая, что он не в силах развязать этот узел. Лишь ненадолго его сморил неглубокий, тревожный сон, а поутру он распрощался с хозяевами, сел на коня и поскакал обратно в Шрусбери.
Глава пятая
Вышло так, что, когда Николас подъехал к монастырской сторожке и попросил разрешения еще раз повидать своего лорда, которому дал слово вернуться, Кадфаэль вел беседу с братом Хумилисом в его келье.
В этот день Хумилис поднялся вместе с остальной братией и отстоял и заутреню, и обедню, хоть Кадфаэль и не разрешил ему переутомляться. Фиделис повсюду следовал за своим больным другом, готовый в любой момент поддержать его, почувствуй тот слабость, или исполнить любую его просьбу. Затем они отправились в хранилище рукописей, где Фиделис под одобрительным взглядом старшего друга принялся выправлять пергамент, который был испорчен смазанной краской, когда Хумилис на днях упал на стол. Когда пришло время сменить повязку, травник повел больного в келью, а Фиделис задержался, чтобы в завершение украсить манускрипт причудливой золотой вязью.
- Ну вот, уже совсем затянулась,- промолвил довольный своей работой брат Кадфаэль, осмотрев рану.- Чистая, сухая, одним словом, заживает прекрасно. Можно было бы уже обойтись и без повязки, но лучше обождать денек-другой, поостеречься царапин - новая кожа еще слишком тонкая.
Оба бывших крестоносца неплохо понимали друг друга. И больному, и лекарю было понятно, что залечить открывшуюся и воспалившуюся рану - это одно, а исцелить Хумилиса от тяжкого недуга - совсем другое дело. Но и тот, и другой предпочитали не затрагивать эту тему, ибо были достаточно благоразумны, чтобы довольствоваться и теми скромными результатами, которых удалось достичь.
С лестницы донесся звук шагов. К келье больного приближался человек, обутый в сапоги, а не в сандалии,- стало быть, не монах. И в походке этой не слышно было легкости и нетерпеливого рвения. Лицо человека, ступившего на порог, было печально. По правде говоря, гость вовсе не торопился обратно в Шрусбери - ему нечем было порадовать своего лорда. Но он обещал вернуться, и вот он здесь.
- Ник! - с нескрываемым удовольствием воскликнул Хумилис. - Надо же, как быстро ты обернулся! Ей-Богу, я очень рад тебя видеть, хоть и не ждал так скоро...- Тут Хумилис осекся, ибо только сейчас заметил бледность на лице молодого человека и встревожился:
- Я вижу, все вышло не так, как ты хотел...
- Увы, милорд, - тяжело вздохнув, Николас медленно и неохотно шагнул вперед и преклонил колено перед Хумилисом,- мне не повезло.
- Очень жаль,- отозвался Хумилис, -но нет такого человека, которому бы все время везло. Кстати, ты знаком с братом Кадфаэлем? Я многим ему обязан.
- Я говорил с ним, когда был здесь в прошлый раз,- ответил Николас и невольно улыбнулся. - Я тоже считаю себя его должником.
- Значит, говорил? И, надо полагать, обо мне,- с улыбкой промолвил больной и вздохнул.- Напрасно ты обо мне так беспокоишься, мне хорошо в обители. Я избрал свой путь и не жалею о своем решении. А сейчас присядь и расскажи нам, отчего не удалось твое сватовство.
