Сергей Болотников - Байки на костре

Вот так мы упустили опасного демона и вдобавок волшебный цветок. Кабасей сделался мрачен и не разговорчив, как всегда когда все шло не по его плану. Иногда мне даже казалось, что он чего-то боится. Демон-нянька исчез. Мы склонялись к тому, что он вообще покинул данную область, убравшись от нас куда подальше - копить силы и, может быть строить планы мести. Для этого у него были все основания. -Он очень силен, - сказал мне мой мрачный наставник, - заряд йодистого серебра не только не убил его, но даже и не обездвижил. Значит, он куда сильнее, чем я предполагал, и со временем будет становиться все сильнее и сильнее. Он уже превысил мощь того некродемона, о котором я рассказывал. Вот так мы теряли время, позволяя демонической твари набрать вес. Нам оставалось только листать газеты из соседних областей, надеясь, что где ни будь произойдет масштабная пропажа детей, по которой мы и сможем локализовать распоясавшегося незримого. Закончилась весна, наступило теплое благодатное лето. Народ в деревне ходил на реку, наслаждался выпавшими на их долю хорошими деньками, а мы все рылись в писчебумажной литературе. На исходе июня меня посетила удачная идея, которой я не преминул поделиться с Кабасеем. Тому она понравилась и, выбрав спокойный погожий день, мы вернулись в село, и посетили тамошний лес. Поиски сговорчивого лесного не заняло много времени, и вскоре мы вышли на древнего чащобного духа, с незапамятных времен живущего в лиственной роще. Мой расчет себя оправдал: демон-нянька, похищением цветка нанес несмываемое оскорбление всем лесным незримым. Сами убить его они не могли, и потому скрипя тем, что было у них вместо сердца, помогли тем, кто может отправить его в нижние миры. Ненависть их к похитителю была столь сильна, что они пересилили свое обычное неприятие человека и согласились выдать нам его местоположение. -Не знаю точно, - буркнул нам дух, корявый и замшелый как пролежавший полвека в болоте пень, - у тамошних спросите. Чего у незримых не отнять, так это то, что знают они куда больше человеков. Местоположение дряхлая коряга указала весьма дальнее, и выходящее за пределы нашей Ярославской области. А аршинная статья в тамошней газете подтверждало им сказанное. -Вот, - сказал Кабасей, - маскируется, зараза. Умнеет на глазах. В газетке говорилось о крушении рейсового автобуса, битком набитого пассажирами, на перегоне Кузьминки-Щапово. Просто ехал себе, ехал, а потом на абсолютно прямом и вполне целом участке дороги вдруг сошел с прямой и, ухнув кювет, сгорел дотла. Куча трупов пассажиров, труп водителя, быстренько увезенный на медэкспертизу - маленькая трагедия. Районного масштаба, не больше. В списке пассажиров почти двадцать детей из числа неблагополучных семей, добирающихся со своими родителями до местного летнего лагеря. Все двадцать в обгорелых остовах не опознаны. Ничего, в общем то удивительного, если учесть, как там горело. В статье предполагалось так же, что часть детей могла выжить и вместе уйти дальше по дороге, может быть надеясь найти помощь. -Это он? - спросил я. -А кто же? - сказал Кабасей с тоской, - одним махом двадцатерых убивахом. -Уже не нянька, скорее тянет на старшего воспитателя, - пошутил я, но Кабасей кинул на меня такой мрачный взгляд, что тему я продолжить не рискнул. Все это происходило уже в купе поезда, уносившего нас к северу - на самую окраину Московской области, где глушь впрочем, была не менее, а даже более чем у нас на Поволжье. До Москвы мы не доехали, и сошли в городке Кузьминки, славящимся своими приусадебными участками и больше ничем. Двухполосное межрегиональное шоссе делило город на две части и уносилось дальше, не расширяясь и по возможности не сужаясь. В двадцати километрах от города, ютилось пляжно-рыболовное местечко Огневище, известное к тому же неслыханным скоплением незримых. Где-то в этих краях и устроил свое логовище демонический беглец. За жуткую сумму, мы сняли квартирку в центре Кузьминок, с видом на единственную утлую их площадь. С нами были все наши мощнейшие талисманы, обереги и прочие парафизические погремушки. Временами Кабасей рассеянно перебирал их, словно прикидывая, что можно будет использовать. Хорошее настроение к нему так и не вернулось, и, глядя на него, я тоже стал потихоньку падать духом. Кузьминки действовали мне на нервы - это был потрясающе бедный, грязный город, забытый Богом и людьми. Здесь буквально все кричало о разорении и вражде. Здесь не было ни одной мостовой, что ни молила бы о немедленном ремонте. И люди здесь были под стать - нервные и озлобленные. Потолкавшись средь темных личностей, которых люди вроде нас вычисляют с первого взгляда, мы узнали, что в округе обитает пяток сект, из которых две были по настоящему опасны. Пообещав друг другу глядеть в оба мы, на попутной машине, выехали в сторону ожидаемой встречи с местными лесными. Помню, меня нервировала близость демона-няньки и я ничего не мог с этим поделать. Но недооценили мы в итоге именно сектантов. Вернее, я недооценил. Местный чащобный дух был не младше предыдущего, а скорее даже старше - на его уродливом теле веером росли белесые грибы, а кожа потрескалась и покрылась склизким налетом. Но глазки у него смотрели ясно и осмысленно-злобно. -Я знаю, где он, - без обиняков начал он, косясь на Кабасеев дробовик, - да только вы со своими пукалками его уже не убьете. -Как так? - спросил Кабасей. -А так! - резко сказал чащобник, - прошлепали ушами, теперь будете расплачиваться. -Что же делать? - спросил я - и зачем тогда, тамошние лесные нас сюда отослали? -Затем, что есть для вас занятие, - произнес чащобных дух. Он сидел посреди крохотного болотца с непроницаемо черной водой, как в том давешнем пруде. Когда незримый беспокойно зашевелил корнями-лапами, черная пленка заколыхалась, заходила тяжелыми медлительными волнами - вор ваш теперь так силен, что десяток таких как ты, колдун, слопать может в один присест. Кабасей растерянно моргнул. Не ожидал? -И есть против него теперь только одно средство: есть такой оберег. Один единственный в здешних лесах. Как раз про вас. Не нами сделан - и не вашими предками, специально для такого случая. Вот его достанете, тогда смело можете на вора выйти. -Хорошо, где он? Чащобник всколыхнулся, моргнул веками с ясно различимым треском: -Рядом. На болоте. Если пойдете, то я дорогу укажу. Я посмотрел на Кабасея, но тот глядел на черную водяную пленку, размышлял: -Там опасно? - спросил он. И старый чащобный дух, распахнув свои дикие, оранжевые, звериные гляделки, впервые глянул моему напарнику в глаза: -Для тебя, колдун, опасно везде. Мой напарник отпрянул, отвел глаза от чащобника, поник головой. -Если идете, - проворчал древний лесной, - через два дня. Ночью. В полнолуние. Я буду ждать. -Мы идем! - сказал я громко, - мы найдем оберег и убьем демона-няньку. А Кабасей промолчал. Промолчал и дух. И только когда мы повернулись и стали осторожно торить тропинку прочь от черной топи, чащобник вдруг сказал голосом таким скрипучим, словно и связки у него были из высушенного старого дерева: -Только знайте, что один из вас из болота не вернется. Истинно говорю. У колдуна подогнулись ноги, и он ухватился за тонкий высушенный березовый ствол, чтобы не упасть. На лбу у него выступил пот. Крупными каплями. Он встряхнул головой, вымолвил: -Спророчествовал, тварь. -Да что с тобой? - спросил я, - этот пень мог, что угодно наговорить. Что с тобой в последнее время происходит? Ты не болен? -Ничего, - проговорил Кабасей, он покачал головой, на меня не смотрел - ничего страшного. Пойдем. И мы пошли назад, а я все смотрел на своего наставника, чтобы в нужный момент успеть его подхватить, если ему вдруг станет плохо. В тот момент я придумывал множество объяснений для странного поведения колдуна, не в силах поверить в одно единственно верное: Кабасей просто боялся. А после пророчества лесного страх его достиг наивысшей отметки. -Он не врал, - сказал он мне, когда мы быстро шагали по шоссе в сторону города, - старые незримые могут пророчествовать. И то, что они говорят, всегда сбывается! Из похода за талисманом вернется только один из нас! -Но... - сказал я, - если мы не пойдем, демон по-прежнему будет расти. Ты же сам говорил, что он расправится со всей областью, дай ему время. И, вполне возможно, назад из болота вернешься именно ты! Он повернулся, посмотрел на меня: -Молодость... горите рвением отдать жизнь за благородную идею. Нет, друг, жизнями своими надо дорожить. Хотя мне, почему-то, кажется, что не вернусь оттуда именно я. Ах, Кабасей, Кабасей, мой познавший тяготы жизни наставник и учитель! Ты лукавил! Ты совсем не хотел отдавать жизнь за высокие идеи. И потому ты, наверное, предпочел отдать за нее мою. На следующий день он отправил меня купить что ни будь съестного, и я бесцельно промотался по центру рассматривая пустые полки в магазинах и сомнительного вида китайскую сельхозпродукцию на полках обшарпанных ларьков. А когда я вернулся, наш убогий, продуваемый всеми ветрами номер был пуст: Кабасей, Величайший колдун и не менее величайший лгун, спаковал свои вещички и исчез. Не оставив мне, кстати, никаких защитных талисманов. Ты назовешь это предательством, Вадим, и будешь прав. Хотя бежавший колдун назвал бы это по-другому - он очень хорошо владел методом моральной компенсации. Так я остался один. В заштатном грязном городке. Без талисманов и даже без еды. И с веселой перспективой погибнуть где-то на болоте, пытаясь достать неведомый оберег. Сразу говорю, в тот момент меня обуяло желание собрать то, что у меня осталось и последовать за Кабасеем, куда бы он не отправился в своем паническом бегстве. И плевать на демона-няньку с его растущими запросами к жизни. Я глядел в окно на этот запущенный городок, и твердил себе, что хуже ему, пожалуй, не будет. Да какая тут жизнь, если все замирает к полудню в расслабленной алкогольной фиесте. Что вырастет из местных детей? -Демон-нянька, - сказал я себе, - вот кто из них вырастет. А каковы вообще пределы его роста? Мне было тяжело. Я лишился наставника и впервые за долгое время должен был действовать самостоятельно, как тогда, когда только пытался познавать мир незримых. Что делать? Идти, или не идти? День прошел как в горячке: в порыве я упаковал вещи, а потом стал медленно распаковывать. Мое сознание словно разделилось на две части. Одна, трусливая, она скулила и рвалась прочь отсюда. Ей было плевать на всех, кроме себя. Она пророчила немедленную гибель. Другая... а другая порывалась закончить начатое и в этом была подобна берсерку, что кидается, не глядя, на выставленные копья, матерясь и пуская пену изо рта. Этой моей части казалось, что она на голой ярости пройдет через болото, найдет демона и собственноручно воткнет ему в глотку чудо-талисман, как бы он не действовал на самом деле. Эти две части тянули воображаемый канат, на котором располагалось мое тело, каждая в свою сторону, одновременно бомбардируя мозг своими в высшей степени убедительными доводами. Ничего так и не решив, я лег спать, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее. А на утро пришло прозрение. Я вдруг понял, что пойду на это болото, и пойду без особого страха, потому что в пророчестве чащобника говорилось, что не вернется один из двух. А раз я иду за талисманом один, значит и прорицающий ошибется, и все станет в руках судьбы. Додумка была, конечно, слабенькая, но за нее уже можно было зацепится, и давящий груз обреченности стал потихоньку сползать с моих плеч. Великая вещь человеческое сознание - любой факт может обратить на пользу себе. День прошел в ничегонеделании, один только раз я спустился из номера, дабы под пристальным вниманием какой-то запойной гоп-компании срубить средней толщины осиновую ветку и выточить из нее некое подобие дротика. Далее той же участи не избегли ветка кленовая и липовая, от которой распространялся удушающий медовый запах. Действовал я ножом, тем самым, что всегда носил при себе: бронзовым с хитроумными насечками. В свое время его выковал в сто тринадцатом году нашей эры колдун Ярик Поволжский, сам из числа финно-угоров. Выковал из награбленной в дальних краях бронзы, а потом и завершил им одного из собственных божковдемонов, после чего двинул куда то на Юг и растворился там без следа. Божок был не из сильных, но, погибнув от руки собственного бывшего почитателя, наделил кинжал удивительными силами. Так, однажды, почивавший в музее кинжал самолично разбил стеклянный колпак, его укрывавший и тяжело ранил смотрителя. Как вы понимаете, в музее такая диковина залеживаться не могла и скоро была выкрадена той самой отмороженной сектой почитателей некродемона, а после его бесславной кончины перешла к Кабасею, а от него, ко мне. На кинжал я надеялся, но не более того. Пойманная по дряхлому радиоприемнику передача показала мне, что эту ночь чащобник выбрал не зря. Ожидалось полнолуние, а кроме того, редкий парад планет, и наверняка любой астролог сейчас бы захлебываясь рассказал о чрезвычайном редком расположении звезд, и чрезвычайном же их на людей воздействии. Да, Вадим, и эти спящие последователи солнышка тоже не зря выбрали эту ночь для принесения жертв. Магическая эта ночь, как все говорят. Во второй половине дня я поймал попутку и на ней, в компании развеселых рыбаков проделал всю дорогу. Рыбаки травили байки, любовались окрестностями, а высадив меня в Огневище, пообещали забрать на обратном пути, по утру. Не помню, что я им наплел. Наверное, не больше, чем вам. -Ты пришел, - сказал мне чащобник, - как и ожидалось. А колдун твой нет. Лесной находился там же, посреди своего крохотного болотца с неизвестной глубиной. Ласковый солнечный свет падал сквозь кроны деревьев, придавал ему совсем не зловещий, а спокойный и безмятежный вид. -Он сбежал. - Сказал я. -Я знал это. Знал, что он не пойдет. Но ты пошел бы. Все равно. А теперь, пошли со мной. Я склонил голову в согласии и смотрел, как старый чащобник выбирается на сушу. Он распрямился, и фигура его приобрела более человекообразные очертания. Желтые глаза глянули на меня: -Не боишься? -Не боюсь, - сказал я, - мы вернемся с талисманом. -Ну, тогда пойдем, - и больше не говоря не слова, древний лесной дух углубился в спутанные буреломные заросли, где не было даже звериных троп. Шагалось легко, деревья больше не пытались помешать продвижению, покрытые зеленой ряской бездонные водяные колодцы лесной легко чуял и потому обходил заблаговременно. В лесу благоухало свежестью, пели и перелетали над головами яркие птицы. Я был свой в этом лесу. Пока свой, пока иду со своим странным проводником добывать талисман. Вообще союзы незримых с людьми не такая уж и с редкая вещь. Издревле они практиковались, и если зачастую незримые и нарушали свою часть договора утаскивая незадачливого напарника к себе в дебри, то делали это не чаще людей, что тоже были горазды подгадить и порешить лесовика в спину. Мой проводник двигался ходко, резво перебирал корявыми лапами. Мы то выходили на просторные протоптанные животными тропами, то вдруг направлялись в самые густые заросли и вовсе непроходимый с виду бурелом. Но удивительно - каждый раз в неистовом сплетении ветвей находился проход достаточный не только для коренастого чащобника, но и для меня самого. -Гордись, мститель, - сказал мне вдруг лесной, - люди редко ходят нашими тропами. Но люди здесь все-таки были. Я это видел, хотя и не сказал чащобнику. Как-то раз мы миновали заросшее озерцо в таких непроходимых дебрях, что даже солнце пробивалось сюда с трудом. И со дна его на нас печально уставился давешний утопленник - синий, покрытый перламутровой чешуей, поросший пресноводными водорослями. Сколько лет обретался он на дне пруда? А еще один неприкаянный дух обретался у подножия древней полузасохшей лиственницы, стонал, плакал беззвучно, распространял вокруг себя темные эманации. Здесь на тайный лесных тропах вообще можно было увидеть много чего удивительного: это ведь не внешний лес, тут незримые рождались, жили и умирали, скрытые от посторонних глаз. Я видел, как вылупляются из коконов мелкие бабочкикровососы, как выходит на воздух новый лесной дух - гибкий и зеленый, как и его дерево. -Талисман твой редок, - сказал мне чащобник, - один он такой в здешних местах. Древние местные шаманы сделали его, не пожалев собственных детей. Извели их под корень, так, что все племя чуть не повымерло. Дикие были люди, они тогда почти все нас видели, различали. Детишек отправили к своим богам, а из их костей сделали оберег, силы редкой, но только против тех, кого ты называешь демоном-нянькой. Лютовал тогда один, вроде как нынешний, тоже цветок своровал. Вот его этим оберегом и прикончили. -Так значит, - сказал я - эта побрякушка из детских костей? Чащобник полуобернулся на меня, и мне показалось, что уродливое его лицо исказила усмешка: -Еще из взрослых. Они и женщин своих пустили в расход, матерей. Говорю я, сильный был народ, не чета вам нынешним. А все потому, что знали - самая сильная волшба, она такая, за нее почти всегда жизнью платят. И не всегда своей. И лесной старожил продолжил свой путь, уводя меня в какие-то совсем уже глухие дебри. Солнышко висело на западной части небосвода, уже не жарило, только ласково грело, и потому под сенью деревьев становилось прохладно. -Успеем до ночи? - спросил я. -Успеем, - равнодушно сказал чащобник. - скоро будем на месте. Лиственный лес сменился сначала звонким сосняком, а потом корявым изломанным ельником, роняющий желтую хвою на ничего не взращивающую землю. Под хвойным ковром подозрительно хлюпало, а один раз я по щиколотку погрузился в вязкую тину. Ногу покалывало, а когда я с усилием вытащил ступню, то трясина отпустила ее с громким чавканьем. -Оберег твой скрыт на окраине болота, хотя и довольно далеко от берега, поучал меня на ходу лесной дух, - идти будем по кочкам, чтобы ты не утоп. Но не делай ни шага в сторону, болотце древнее и глубокое. Обитают там твари разные. Мы с ними еще более-менее сговариваемся, а вот тебя они сожрут не глядя. -Кто там? -Водяные, болотные духи, некродемоны во множестве, лягушек еще полно, - он встряхнулся всем своим корявым изломанным телом - утопленнички из числа ваших и не ваших, говорят, даже Косец заглядывает. Ну, у этого своих нет, все чужие кто под серп попадется тот и его. Меня передернуло: Косец (или Косарь, как его там звали), был еще одним на редкость отмороженным духом. Получался исключительно из людей, и исключительно погибших насильственной смертью. Не знаю, как так получалось, и кем себя воображал этот несчастный, может быть самой смертью? Но впоследствии являлся он уже замотанный в драные, запачканные землей тряпки и с острым зазубренным серпом в руке, коим он и пытался достать всякую попавшуюся ему живую тварь. Да и не живую тоже. Вот и косил чужие жизни, как спелые колосья. Лесные подобных ему не терпели и безжалостно убивали, как только появлялась возможность. -Часто заглядывает? -Часто, - проскрипел чащобник, - наши собирались пойти, его извести. Но вор со своим цветком все спутал. Я кивнул. Похоже, демон-нянька спутал планы всем, до кого мог дотянутся. Чвак-чвак, ноги ступают по топкой почве. Елей становилось все меньше, затихало птичье разноголосье, и даже солнечный свет как-то потускнел, словно закрытый редкой тучкой. Меж корней ближней ели блеснула вода, черная и сильно пахнущая аммиаком. Это уже настоящая топь. Крупная серая лягва устроилась на крытом хвоей бережке болотца. Сидела неподвижно, как изваяние, только глазами иногда помаргивала. Я поднял голову, вгляделся в небо, ставшее вдруг хмурого серого оттенка. Облачность? Да, нет, что-то другое. Шагнув вперед еще один раз, я провалился по колено в еще один заросший пруд, только этот совершенно не было видно со стороны. Попытался пройти до следующего его берега, и провалился еще глубже, так что болотная влага чуть не захлестнула высокие отвороты бахил. Чащобник приостановился, пристально смотрел на меня. Наверное, прикидывал, смогу ли дойти до болота. Вполголоса ругаясь, я пересек пруд, выбрался на сухой хвойный ковер. Оставалось только радоваться, что деньки в последнее время стояли засушливые, и лесные водоемы сильно уменьшились в размерах. Впереди мелькнуло пустое пространство. Поляна? Скорее уже сама топь. Так и оказалось, ельник тут напрочь заканчивался и два последних дерева, уродливых и искривленных свешивали скрюченные клубки корней в неподвижную влагу. Впрочем, росли они и чуть дальше, убого возвышаясь над поверхностью болота. -От оно какое, - произнес чащобник с каким-то удовлетворением, - ему знаешь сколько лет? Оно, почитай тут было. Когда еще предки твои не пришли на эти земли. И предки тех, кто сделал оберег, тоже. Мне было наплевать на старость болота, по мне оно бы вообще лучше не существовало. Больше меня занимали комары - их целые стаи, крылья звенья и эскадрильи, поднимались к вечеру из острых зарослей осоки и камышей. Пока еще не очень активные, к ночи они буду рады свести с ума звоном своих крыльев незадачливого путешественника. Местность вокруг поблекла еще сильнее, стала почти черно-белой, с желтоватым отливом, как очень старая фотография. Небесная синь ушла, и свод теперь затягивала свинцовая безысходная хмарь. -Слушай, - сказал я, - кажется туман поднимается? -Ты только заметил? - буркнул, не оборачиваясь, чащобник, - теперь следуй только за мной. Шагнешь в сторону, и поминай как звали. - Он помолчал, потом добавил - нож достань. Но я достал одну из выточенных жердин, - липовую. Больно уж пахучая и смешиваясь с запахами болота, выдает совершенно невыносимый аромат. Туман выплывал из глубины болота. Он стелился тяжелым белым дымом над самой водой, плыл рваными клочьями над деревьями. Дальняя оконечность исполинского водоема уже скрылась из виду затянутая белесой завесой. Мне представилось, как там, за туманным пологом снует безустанно фигура в оборванном балахоне, машет сверкающим серпом в вечной жажде зацепить живую плоть. Почему я представил себе Косца, эту безумную копию сивиллы? Внутренне содрогаясь, я ступил в воду со слабым всплеском. Мои опасения подтвердились - вода в болоте была холодная, а дно вязким и ненадежным. Чащобник впереди растопырил руко-лапы, снова обретя сходство с ожившим древесным пнем, и, легко и неслышно поскользил по мутной воде. Как жук водомерка. Я так не мог, я осторожно ступал, поминутно проваливаясь по колено и более. Чащобник мягко скользил передо мной, но не спешил, оглядывался, ждал. Первые легионы комаров атаковали все незащищенные участки тела. Часть назойливо попыталась залезть в уши, щекотались ноздрях. Я отмахивался, смотрел, как мягко наплывает туман. Вода под ногами почти не двигалась, только изредка проплывал неспешно сорванный желтый лист, повинуясь каким то невидимым глазу течениям. Туман нас настиг и очертания дальних предметов расплылись. Оглянувшись назад, я не увидел берега, с которого мы пришли. -Обложило, - произнес чащобный дух где-то впереди, - ай, плохо. Я и так знал, что плохо. Видимость упала до полусотни метров и стремительно сокращалась. Кроме того, откуда-то из-за спины стали раздаваться некие посторонние плески, словно кто-то уверенно шлепал позади... или плыл размеренным брассом. Оглянувшись, я увидел только белую пелену, в которой исчезала волнующаяся вода, посмотрел вперед - тоже самое. Волнующаяся?! Я не из пугливых, я привык к этому странному миру, но, глядя как легкая рябь набегает из тумана и бьется о мои сапоги, вдруг почувствовал себя на грани паники. Меня ослепили, лишил ориентировки. Туман глушил почти все звуки, а значит, плески я мог услышать только с очень близкого расстояния. Что там за тень справа? Дерево или что-то живое? Или неживое? Липовый кол в руках вдруг показался дурацким и неспособным свалить тварь размером больше кошки. И я сделал единственно, что мог сделать в данной ситуации - поминутно вздрагивая, пошел вслед за чащобником. Первый водяной схватил меня за ноги шагов через пять. Некрупная тупая тварь. Такая тупая, что посчитала меня за добычу, у него даже не хватило бы сил утащить меня на дно. Но, мои нервы были уже на взводе, я ударил своим копьем, раз другой, а когда ошеломленный болью водяной отпрянул, третий и четвертый. Липа дерево не простое, остро наточенное острие проткнуло незримого почти насквозь и почти наверняка завершило его жизнь. Чащобник глянул неосмотрительно: зря конечно убил, мог ведь только отпугнуть. Но страшно, так страшно в этом тумане. -Ну, теперь смотри в оба, - посоветовал лесной дух, его янтарные глаза притухли, на комковатой шерсти конденсировалась прозрачными каплями влага. Вода хлюпала под моими шагами, непроницаемая даже на свету, кто знает каким скрыты бездны под этим безмятежным не двигающимся покровом. -Ай, - сказал я, когда возникшая из тумана изломанная древесная ветвь ткнула мне в лицо, отмахнулся, копье стукнуло по дереву. Никто не нападал на меня. Мы просто достигли крошечного островка, на котором могло зацепится что-то еще, кроме вездесущей и бритвенно острой осоки. Деревьев здесь было всего три, и выглядели они так убого, что слезы на глаза наворачивались - деформированные, изломанные стволы, эти ели были совсем карликовые, высотой едва ли выше меня, и потрескавшуюся кору их покрывал неопрятный и явно болезненного вида белесый лишайник. Протянув руку, я коснулся этой неряшливой поросли и она легко отделилась, заскользила вниз вместе с корой, оставив голые, сероватого цвета проплешины. На растопыренных, словно руки больного столбняком ветках, висели бывшие белыми когда-то, лохмотья. Трепыхались на слабом ветру, являя странное сходство с теми ритуальными тряпицами, что часто вешают на деревья в святых местах. Только это место было явно не святое. Я осторожно дотронулся до одного лоскута, и ветхая ткань стала расползаться у меня в руках. От нее шел слабенький, но четко различимый запах, легко пробивающийся сквозь сырые миазмы болота. Пахло чем-то сладковатым, пылью, и был еще какой то аромат, неопределимый. Ткань была испятнана какой то засохшей грязью. Потом я понял что это. Саван, клочки савана, а пахло от него мертвыми пыльными цветами. Я откинул лоскут и он полетел прочь, в туман. Повернувшись к чащобнику, я увидел, что он стоит и смотрит на меня. -Это он? - спросил я, уже зная ответ. -Да, Косец побывал здесь. Он оставил нам знак. -Что же делать? -Идти, - сказал чащобный лесной и побрел прочь, покинув зловещий островок. Впереди шатался утопленник. Неизвестно из каких глубин подняли его злые силы, но он успел порядочно подразложиться и обрасти речными мидиями. Хотя шагал уверенно, ступал точно по кочкам, громко шлепая и баламутя воду. Дойдя до нас, он распахнул челюсти и попытался что-то сказать, да только не было уже у него не легких, ни связок, и он только изверг изо рта маленький водопадик болотной воды. Чащобник шарахнулся в сторону, а я с размаху всадил липовый кол в грудь незваному гостю. Тот зашатался, попытался выдрать деревяшку из груди, но я добавил кол осиновый, и мертвяк навзничь опрокинулся и неторопливо поплыл прочь, унося в себе мои копья. Кленовую ветвь я приберег. -Пошли, пошли, - торопил старый лесной. Впереди был туман. Туман был позади и я ничего не видел в пределах двухметрового круга. Ты спросишь меня, Вадим, откуда туман в такой день, ведь, когда вы ехали, все было абсолютно ясно? Скажу лишь, что на обратном пути он без следа рассеялся. Наверное, нас просто не хотели пускать к талисману. И чем ближе мы подходили к месту его сохранения, тем больше злобных незримых наседало на нас. В воде что-то бултыхалось, разбрасывало зловонную жидкость, орало квакающим голосом. Что-то большое, так что на гребень подводных холмов, по которым мы шли, вскарабкаться не могло. На миг разошедшийся туман открыл нам только блестящую черную спину, да покрытые зазубринами ласты, которые могли принадлежать уменьшенной копии кита-зубастика. Как можно скорее мы миновали эту тварь. Чащобник больше не скользил, теперь он ковылял, опасливо оглядываясь, значит, тоже боялся. В следующий миг туман утратил тишину - отовсюду, с разных сторон до нас донеслись истерические, дикие взвизги, что точно не могли принадлежать человеку. Искажаясь в белой пелене, они долетали до нас уже совершенно невообразимой какофонией, в которой визг сливался с ревом, а тот с гортанными воями. Третий кол, кленовый уже был у меня в руках и его заостренный конец настороженно глядел в белую пустоту. Я ступил вперед и провалился почти по пояс, из воды мне на грудь прыгнула тварь, состоящая словно из одних полупрозрачных конечностей. Два красных глаза, сознания в которых было не больше чем в двух каплях кетчупа, вращались в глазницах независимо друг от друга, полупрозрачные челюсти клацали и лязгали, и пускали клейкую пену. С криком омерзения, я опустил рукоять своего копья на голову твари. Гадина оторвалась от меня, и, оставив пару своих конечностей висеть у меня на одежде, бултыхнулась в воду. -Следи! - Коротко бросил чащобник, - не шагу в сторону! С головой уйдешь! Я это и так видел. Видел, какого размера твари всплывают чуть в стороне от тропы. Островок, еще один, на этот раз без деревьев, но зато совершенно скрытый порослью камышей. Растения ходили волнами, словно их гнул ураганный ветер, коекакие даже срывались со своего стебля и взмывали в воздух, чтобы пролетев три метра безвольно упасть в болото. Я остановился, мне не хотелось туда идти. Там, в этих зарослях бесновалась уйма неизвестных тварей, одержимых, судя по всему, дикой злобой. -Не стой! - заорал вдруг чащобный дух - иди! Иди!! Чья то рука ухватила меня за плечо. Подавив крик, я вырвался, и, отбежав поближе к острову, обернулся. Меня нагонял давешний мертвяк, вот только теперь он выглядел куда бодрее. Обломанные под корень остатки моих колов торчали у него из груди. Утопленник хохотал, и протягивал ко мне руки, его глазницы полыхали багровым, а лохмотья развивались как от сильнейшего вихря. -"Переродился тварь", - подумалось мне, - "Что тут за место?!" Кленовый кол вонзился мертвяку в правый глаз, утопленник дернул головой и кол обломился у самого основания, брызнула кровь, красная, дымящаяся, какой не должно быть у трупа пролежавшего долгие времена под водой. У меня оставался только кинжал и, вынув его, я ударил возвращенца в район сердца. Тот только хрюкнул, а потом вдруг понуро осел, ухватившись за проколотую грудь. Чащобник дрожал крупной дрожью. Тело мертвяка вдруг изогнулось и я явственно увидел, как истекает через рот, ноздри и уцелевший глаз та непонятная сила, что дала ему жизнь во второй раз. Повернувшись, я почти бегом достиг острова, и обошел его по самой кромки воды. Никто на нас так и не кинулся. Лесной дух спешил впереди. -Оберег! - взвизгнул он, - как только его возьмешь, всех болотных обуяет полное безумие. То, что ты видел среди лесных, когда вор унес цветок! Готовься к этому! Готовься?! У меня же из всего оружия остался лишь кинжал, пусть он даже был сотворен истинным мастером своего дела. Мы уже почти бежали, и странно, я едва поспевал за коротконогим лесным. Туман стал рассеиваться, вился драными клочьями, ветер швырял их лицо, лишал зрения. Потом мы наткнулись на трупы. Полоса растерзанных до неузнаваемости тел незримых пересекала наш путь. На тропе они мирно лежали, полупогрузившись в дурнопахнущую влагу, в окружении собственных оторванных конечностей, а в болоте тихо плыли куда-то в сторону. В их вытаращенных остекленевших глазах отражался туман и казалось, зрачки еще живут, сокращаются, фиксируя окружающее. Кровь, желтая, черная и ярко красная пятнала тропу, делая ее похожей на какое то исполинское лоскутное одеяло, в котором все время меняются цвета лоскутов. Насколько я мог судить, твари лежали в диком смешении. Их было множество видов, то были лесные, болотные, нашедшие гибель некродемоны. Кто-то прошел здесь, неся с собой смерть всем встреченным и его острый серп не знал пощады и жалости или хотя бы разборчивости. Разумеется, я знал, кто это. -Косец побывал здесь! - проскрипел чащобник, - он играет с нами!!! - он обернулся ко мне, жалко съежился, стал похож на старого истерзанного плюшевого мишку. -Веди! - сказал я ему, - там разберемся! Вопли в округе смолкли. Я вдруг подумал, что незримые и не думали пугать нас. Просто они встретили косца и тот сосредоточенно убивал их, пока мы шли через остров. Я протянул руку и толкнул замершего чащобника, тот отскочил, зашипел, а желтые глаза сверкнули ненавистью. Как же, человек ведь его тронул! Но он совладал с собой и поспешил вперед. Белые клочья тумана больше не закрывали на путь, и я воочию видел место, где хранится талисман. Мне никто не говорил этого, но я знал наверняка. Просто потому, что не может быть просто так такого места в этом лесу. Из воды вставал остров. Вернее нет, не остров - атолл. Типичный тихоокеанский атолл, и в середине его был идеально круглый залив с сероватой водой. Такого же цвета был и сам остров, голый и каменистый, без единого деревца или хотя бы травинки. Пять некродемонов кинулось на нас с острова, оглашая округу режущими уши воплями, они были похожи на неясные тени, с красными жгучими глазками. Двое из них, встретили мой кинжал и развалились на части серо-пепельным дождем. Трое других проскочили мимо оружия, но не остановились и промчались дальше в сторону берега. Мы не были их целью, они бежали от кого-то другого. -Оберег там, в озере! - Прошипел древний лесной дух, - бери его, пока есть время! Я не мешкал, уже стоял на твердой земле. С острова просматривалось еще метров тридцать водной поверхности. Она волновалась, в глубине ее сновали какие-то тени. Озерцо было совсем мелким, мне по колено. Здраво рассудив, что талисман надо искать в центре водоема, я вошел глубже в воду и зашарил руками по дну. Вода была непрозрачной и мне очень хотелось верить, что там нет ничего оснащенного острыми зубами и немереной агрессией. Талисман не нашаривался. Я моментом вспотел, яростно водил руками по дну, ощущая ладонями ровный мягкий ил. Бросив взгляд в сторону, я увидел, что чащобник стоит на тропе и выжидательно смотрит на меня. Потом он перевел взгляд в сторону, и желтые его глазищи чуть не вылезли из орбит. Я проследил его взгляд и тут буквально почувствовал, как пот примерзает к спине седым инеем. Косец шел к нам. Гремящий костяк в развевающихся серых одеждах. Искаженное, изломанное лицо, перекошенный в муке рот со сгнившими коричневыми пеньками зубов. Пустые глазницы. Острый сверкающий серп в почерневшей от времени руке. Дух вечной ярости, жнец чужих жизней, новоявленная сивилла. Он шел по глубине так, словно там, под водой было дно. Он спотыкался и проваливался, он размахивал скрюченными руками и двигался с грацией существа собранного из протезов. Он чуть ли не падал, по колено проваливаясь в водную гладь, по черной высохшей коже его скользила вода. Серп прыгал в его руке, резко вздымался. А потом так же резко и механически опускался, дергался и дрожал, словно в руках у паралитика. Он описывал неровные круги, он кромсал воздух и мне казалось, что этим сверкающим полумесяцем можно рассечь даже туман. При каждом взмахе, Косец глухо вскрикивал. Однообразно, точно, заело у него где-то внутри важный механизм, отвечающий за речь. -Зарублю!!! - орал Косец, и серп снова, дергаясь, шел вниз, - зарублю!!! Зарублю!!! - и воздух свистел на иззубренном лезвии. У меня потемнело в глазах, Руки лихорадочно пытались нащупать хоть что-то на гладком дне. -Зарублю!!! - вопил Косец, с каждым шагом приближаясь к островку. Чащобник бросился спасаться бегством. -Зарублю!!! - как испорченный проигрыватель выдавал смердящий костяк в саване, и делал шаг вперед. Серп яростно сверкал и сек в исступлении клочья тумана. Талисмана не было. Я впал в совершеннейшую панику, руки вздымали буруны пены, серп сверкал перед глазами. Дергаясь и припадая то на одну, то на другую руку, Косец достиг острова, и его серп заработал, как лезвия на комбайне, раздирая и кромсая воздушный эфир. -Зарублю!! - это уже совсем над ухом. Я не выдержал, бросился прочь, спотыкался. Вяз в илистом дне. От Косца распространялась чудовищная сладковатая вонь, от которой тут же тянуло на рвоту. Это было похоже на кошмарный сон, я слышал, как за спиной клацают, сокращаясь суставы этого безумного монстра, как воет в предвкушении плоти сталь. Косец позади не прекращал твердить о своем желании зарубить меня как свинью на бойне. Мобилизовав все силы я побежал, вода бурлила, брызги вздымаясь выше моей головы, поблескивали там на невидимом солнце. У самого сероватого берега бежать стало полегче, и я достиг берега летя как спринтер на короткой дистанции. Вот только на берег выйти я не успел, нога зацепилась за что-то на дне и я полетел лицом вниз, едва успев выставить руки, чтобы смягчить удар. Косец за спиной перестал бубнить и