Спутники догнали Иешуа почти у самых "вертушек", где терпеливо маялись оставленные генералом летуны. Им не довелось увидеть чуда, значит, это и для них старался оператор-профи.
Монах Григорий с ходу бухнулся на колени в пыль, молитвенно сложил ладони и запричитал - почему-то не на родном, а на английском:
– Прости меня, неверующего, как Фома Апостол, прости, что не умел признать в тебе Сына Божьего, явившегося судить нас, грешных, прости...
– Прекрати, Григорий, - устало одернул его Иешуа, - прекрати и встань. Никто ни в чем не виноват. И не называй меня Сыном Божьим. Я - Сын Человеческий, я так и называл себя всегда, если помнишь. Просто Бог выбрал меня и отметил и позволил вернуться к вам. И не судить я пришел, а исправлять не мною содеянное, и уж тем более не наказывать тех, кто страдает не по своей вине. Я знаю, ваша Церковь чтит Книгу некоего Еноха, которая писалась ессеями в Кумранской обители еще до моего рождения. Там много пустого, но есть и верные слова. Эти, например: "Поэтому те души, которые претерпели мучения здесь, уже не будут мучимы в День Суда". Открой глаза, Григорий: ты живешь в стране мучеников, и я не ведаю, за что Господь так часто и последовательно наказует их...
– Ты вмешался в промысел Божий! - с восторженным ужасом воскликнул Григорий, не желая вставать с колен.
– Никуда я не вмешался, - с досадой сказал Иешуа. - Просто вернул людям воду, которой в земле достаточно. И хватит об этом... - Он легко впрыгнул в вертолет.
Умный Крис, с первой публикации о парижской проповеди на стадионе следивший за передвижениями Мессии, озадаченно отметил про себя: Иешуа впервые сам подтвердил факт Второго Пришествия. Неужто время подошло?.. И немедленно возгордился - прямо-таки планетарно: вот, пожалуйста. Папа Римский, философ и математик, - кениец, а он, Крис, философ и журналист, - эфиоп, и неизвестно, кому выпала судьба выше и значительнее. Один служит Христу распятому и вознесшемуся, а второй - живому и действующему. Хотя не знак ли это: оба африканцы?..
А генерал нашел в полутьме уже орущей, уже готовой сорваться с земли "вертушки" вялую руку Иешуа, крепко сжал ее, сказал прочувствованно:
– Спасибо вам, кто бы вы ни были...
– Пустое, - поморщился Иешуа. - То, что я сделал, - мокрый платок на лоб безнадежно больного. Я не принимаю этого термина - "безнадежно"! Я передумал: больше нигде не станем садиться. Летим прямо в Кэллафо - в то место, где Фафэн и Джэрэр впадают в Уабе-Шабелле. Я правильно называю?
– Да какая, в самом деле, разница! - восторженно завопил генерал, перекрикивая грохот движков. - Куда скажете, туда и полетим. Хоть на край света...
Знать бы, где он находится, бессмысленно подумал Иешуа. И еще подумал: а хватит ли сил - до края света? Хватит ли их хотя бы на одну Эфиопию? Я ведь точно - сын человеческий, именно так - со строчных буковок, а то, что мне много, невероятно много дано - так ведь есть же этому "много" предел! И сам себя одернул: не обманывайся. Что сказал Петру перед тем, как уйти тайно, оставив прощальное письмо в подвале иершалаимского дома в Нижнем городе? Сказал: "Я могу все!" Вот теперь и доказывай сказанное. Эфиопия - только начало...
Кэллафо промахнули, не садясь, ушли к югу, к месту слияния рек, почти к границе с Сомали. Время к вечеру подступало, а жара не спадала, и солнце не собиралось исчезать с неба, хотя и заметно подвинулось к горизонту. Хотелось есть. Давние "биг-маки", пресные и невкусные, вспоминались с ностальгической тоской, а до полноценного ужина - если таковой и возможен в лишенном воды Кэллафо - бесконечно далеко. Это даже генерал понимал, не говоря уж о спутниках Иешуа: начатое должно закончить, Иешуа не остановится, да и кто рискнет его остановить! Так что придется потерпеть, а уж потом - о земном, о низком. Вот, к примеру, о воинских сухих пайках, взятых с собою...
Пилоты поймали угол, сложенный двумя реками, которых уже не было, оставались только сухие неглубокие и неширокие русла, этакие овраги на твердой, как бетон, земле. Машины приземлились рядом, пассажиры радостно выпрыгивали из них, потягивались, разминали мышцы. Только оператор и звуковик с коробочкой пульта уже готовы были к любым подвигам - лишь бы материал шел лишь бы нужная картинка имела место.
– Я бы хотел один... - извиняющимся тоном сказал Иешуа. Понимал, что обижает людей, но понимал также, что просто своим присутствием они не позволят ему полностью сосредоточиться, а сил потребуется - немерено.
– Останемся у машин, - заявил Крис. - Все равно все видно, хоть и далеко.
Откуда он узнал, что далеко?.. Поймал мысль?.. Наверно. Здесь - не Галилея, нет ни Петра, ни Йоханана, не oт кого блокироваться... А любопытно: сам Крис понял, что поймал чужую мысль?.. Ладно, потом разберемся, надо поторопиться.
Иешуа неторопливо, уже полуприкрыв веки, уже концентрируя себя на цели, пошел к руслу, спустился вниз, встал посередине, застыл. Ему казалось, что он видит воду - где-то глубоко, откуда-то возникающую, куда-то текущую, разветвляющуюся на множество тонких струек, он видел воду в земле, в камне, в земных пустотах, а может, там она и была - геология, почвоведение, механика грунтов - все это не вошло пока в университетско-библиотечную программу самообразования. Просто он чувствовал воду каким уж там данным ему чувством седьмым, десятым, двадцать вторым, - и мог изменить ее путь так, как хотелось. Или все-таки иначе: как следовало...
Можно было самому себе возразить, одернуть себя: а как же природа? А как же замысел Божий? Кто вправе вмешаться в него и изменить хотя бы путь воды?.. Ну, так помешай мне, подумал Иешуа, но никто ему не ответил и не подал знака. И тогда он очень сильно захотел, чтобы вода пришла к нему. Отовсюду, где она есть...
Потом, позже Мари расскажет ему, как это было. Потом он не раз увидит на телеэкране сотворенное им и все-таки снятое черным эфиопским профи, несмотря на запрет мешать. И позавидует тем, кто видел это в живую. Видел, как сквозь трещины в асфальтовой земле просочились первые тоненькие струйки, как они полнели и ширились, как всерьез и по-взрослому текли по двум все еще сухим оврагам, сливаясь, бурля, в одном, как прибывала вода" -постепенно обретая плотную силу течения, как она заполняла русла, хотя и текла не торопясь, по-африкански лениво. Но она и в обычные дни, когда засухи не было, так текла...
А Иешуа все время стоял, закаменев, по-прежнему не открывая глаз и вытянув вперед руки, стоял этакой библейской женою Лота и только чувствовал, как вода медленно, но неуклонно покрывает ступни, как доходит до колен, уже пытаясь подтолкнуть, может быть, даже повалить его, как постепенно становится тяжко сопротивляться ее полноводному бегу, и уже в рот захлестывает она, и уже дышать трудно...
