- Это Ваалад... Ваалад пришел. - прошептала Эльга...
Вот в одной из стен образовался пролом, и в него, по прежнему заходясь безумным хохотом, на руках ворвался Иртвин. Он хотел сразу броситься к стоящим возле кровати, но от солнечного света сжался и зашипел, принялся стремительно, словно маятник, бегать вдоль стен, где уже обособились густые тени. Он раздраженно сопел:
- У-у, стихи здесь развели... Ну ничего, сейчас придет хозяин...
И хозяин пришел. Вдруг, в одно бесконечно малое мгновенье и стены и потолок и пол обратились в прах; теперь осталась только сфера, вокруг которой с какой-то невообразимой скоростью неслось что-то непроницаемо черное, издающее бесконечно глубокий рокот. Сфера была наполнена золотистым свечением, которое рождали, встревоженными птицами парящие листы со стихами - и тем сильнее становилось это свечение, чем уже сжималась сфера. И помимо этих листов было расплывающееся безмолвное облачко - супруга Михаила. Была его несчастная, тоже уже почти совсем прозрачная дочь - Эльга, был карлик Иртвин, который обратился теперь в нечто расплывчатое, темное, издающее победный, безумный хохот; и был еще сам Михаил, который и шептал, и рыдал, и кричал:
- Я скоро проснусь в том мире, но я буду помнить, что вы здесь умираете, что вы ждете меня! Я найду силы для борьбы; я клянусь, любимые мои, клянусь, всем дорогим, всем что вообще есть, и что погибает теперь - клянусь, что я найду силы для борьбы!..
* * *
Неожиданно нахлынул пронзительный звон, и тут же обступила его тьма, он в ужасе, громко вскрикнул, но тут же понял, что эта тьма не непроглядная, что в ее глубинах есть источник света. Над ним склонилось некое лохматое чудище, обдало его жарким дыханием, и тут же голосок Риты пропел:
- Что вы, испугались?.. Это будильник - я его на пять утра завела, а то могла сама заснуть, и все проспать... Бин, отойди, отойди...
Тогда лохматая фигура отодвинулась, и тут же вспыхнул яркий электрический свет, в котором высветилась нарядная комнатка Риты. На стене висело то же полотно - в неком помещении (а теперь Михаил знал, что в исполинском пне), проходило пиршество зверей, за окнами открывались чарующие пейзажи, но теперь он знал, что на самом то деле эти пейзажи - только умелый рисунок, а на самом то деле - за ними воют ветры, и тьма надвигается все ближе. Он не видел главы этого длинного стола, но знал, что там пустовал дожидающейся его золотой трон, сидела кукла сестрица Эльги, и король-колли. Впрочем - этот же самые колли, сидел и в этой комнате, возле стены, глядел на него своими печальными, человеческими глазами, и, казалось, вот сейчас покатятся из них слезы. Рита подошла к столу, за которым сидела, до того как зазвенел будильник, и взяла с него, протянула Михаилу сшитую из папье-маше фигурку оленя - рога у него были золотые, а копыта серебряные - вообще же, фигурка отличалась такой стройностью, такой гармоничной красотой, что, казалось ее сшила величайшая мастерица своего дела. А девочка говорила:
- Вот - возьмите, пожалуйста, я вам дарю. Это мама меня научила шить, и мы с ней игрушки для елки готовили. Его я так старалась вышивала, и думала только завтра закончить, но как вы пришли, так решила до вашего ухода... Чтобы вам подарить. Потому что вы болеете, и он вам обязательно поможет. Только вот я ему еще имени не придумала. Вы сами как его хотите назвать?
- А мне кажется, у тебя лучше получится придумать какое-нибудь имя. Я так давно не говорил красивых имен, да и вообще - ничего красивого не говорил и не видел, что и отвык уже... Обязательно какое-нибудь некрасивое имя выйдет. Лучше все-таки ты...
- Нет-нет - вы сами должны придумать. Возьмите пожалуйста.
Михаил принял оленя и положил его во внутренний карман болтающейся на нем грязной рубашки - к самому сердцу приложил, и теперь тепло от него исходящее чувствовал.
- Да, что же я задерживаюсь-то, сейчас твоя мама может прийти...
Через несколько мгновений он уже был на лестнице, стоял между этажом Риты и своим - босиком, в этой грязной рубашке, и порванных штанах - в общем в таком виде, в каком он, еще пьяный, выбрался на поиски пса. Тогда он приник лицом к украшенному снежными зарослями мороза окно, долго дул на него, и уже чувствовал, какой с той стороны нестерпимый холод. Наконец оттаял глазок и он выглянул и увидел, выхваченные фонарным светом сугробы, потоки снежинок, стремительно несомые неумолимым северным ветром. В этот поздний, или ранний (во всяком случае до рассвета еще было далеко) час - на улице не было видно ни одного пешехода, и только пробежала, поджав хвост, какая-то облезлая, похожая на призрак собака. Тогда он вздрогнул, и ему сделалось несколько не по себе - он не мог понять, в каком мире находится - или миры уже перемешались. Вот хлопнула ведущая в подъезд дверь, а ему подумалось, что эта собака (а на самом то деле - волк), сейчас окажется перед ним, подставит спину, чтобы он уселся, да и помчит быстрее ветра, в лес, где в огромном пне проходило мрачное пиршество зверей.
Некоторое время он ждал, но, конечно, никакого пса-волка к нему не подбегало, и только ветер завывал по-прежнему - пронзительно, заунывно. Он сделал один шаг от окна, и тут с другой стороны, из этой темной метели раздался сильный удар, от которого Михаил вздрогнул, резко обернулся. С той стороны клубилась что черное, что-то напирало на стекло, и вот оно уже затрещало, и, как показалось Михаилу, начали расходится по нему трещины. Тогда он отшатнулся, и медленно, шаг за шагом, стал спускаться по лестнице.
- Да что же это я - медлю то? Ведь они же там, одни, совсем одни... Там мою умирающая невеста, и моя дочь - вокруг них этот мрак сжимается, а я стою здесь... Да сколько же я уже времени потратил?.. Хотя - ведь там время идет совсем иначе, нежели здесь... Здесь год прошел, а там - лишь час один. Но ведь я этот год и не жил совсем. А теперь?.. Живу ли я теперь?..
Он уже стоял возле обшарпанной двери в свою квартиру, уже нажимал на ручку, но квартира, конечно же, была закрыта, а ключей с собой не было. Он уже потянулся к звонку, но в последнее мгновенье остановился, отдернул руку. Он на несколько шагов отступил от этой двери, и смотрел на нее с ужасом; ожидал, что сейчас вот она распахнется, и выйдут, в виде ужасных и всемогущих демонов его жена и дружки, подхватят его могучими ручищами, унесут туда, в смрадную, раскаленную кухню, где на грязном столе стоит бессчетное множество водочных бутылок, и заставят его пить - и он в конце концов, не выдержит, и напьется, и вновь погрузится во мрак, и вновь будет бессмысленно метаться - и не будет уже из этого выхода, потому что он заживо сгниет в этом аду. Он все отступал-отступал, и остановился только тогда, когда уткнулся спиной в дверь с противоположной стороны. И там он зашептал:
