— Чернил своих хочешь? — спросил он, вынимая бутылку. — Не люблю я этот рижский бальзам. Только потому и взял, что на чердаке попалась. Все же есть в нем своя крепость. Глотни.
— Не надо, — отмахнулся Фролов, — нам бы только семь километров дотянуть. Бензина, думаю, хватит.
Почему семь километров, Мухин не спрашивал, он и так знал, что не забыл Фролов о деньгах в сторожке. С главным справились: от погони ушли. А о деньгах спрашивать незачем, он и сам их, без Фролова возьмет.
Машина дернулась, двигатель чихнул и заглох.
— Кончился бензин, — сказал Фролов. — Тут еще километра полтора по лесу пройти, а там паромчик.
Мухин молчал, поглаживая в кармане привычный вальтер. Нужно кончать это турне. Менты застряли в дороге, но нагонят в конце концов. Объявят всесоюзный розыск, черт с ними. Без Фролова никто не вспомнит о Мухине, без Фролова ему не пришьют убийство этого армяшки из Дома культуры, а за непредумышленное убийство жулика, которому грозит чуточку поменьше вышки, — максимум пяток лет в колонии. Так чего тянуть волынку. Сейчас он повернулся к нему спиной, открывая дверцу машины, — и всего-то работы только нажать на спусковой крючок. И когда Фролов уже спускал ногу на землю, Мухин два раза выстрелил ему в спину.
Фролов без стона плюхнулся ничком на шоссе, а Мухин пинком ноги отшвырнул мешающее ему выбраться тело. До паромчика идти, в сущности, недалеко, а главное, он знал куда. Он только не заметил верхового из лесничества, следовавшего по тропинке вдоль огибающего лесок шоссе. Верховой тоже не обратил внимания на метнувшегося в лес Мухина, но сразу же соскочил с лошади к лежащему поперек дороги Фролову, приподнял его — тот был уже без сознания, но простонал, не открывая глаз. Помощник лесничего растерянно оглянулся, еще не решив, что ему делать, как вдруг заметил идущую, вероятно, из города «Волгу», причем идущую с явно завышенной скоростью. Когда она затормозила, ее даже вынесло задними колесами на дорогу и какие-то люди выскочили на шоссе, бросившись к лежавшему у «Жигулей» Фролову. Трое были в летних милицейских форменках, один без пиджака в штатском.
— По-моему, тяжело ранен, — сказал помощник лесничего.
Ерикеев осторожно перевернул тело на спину.
— Фролов, — подтвердил он. — Две пули в спину. Одна сквозная. Где здесь больница?
— Не доживет он до больницы, — сказал сержант. — Одна в хребте сидит. Верхняя, та, что в центре. Когда на спине лежал, я сразу увидел.
— А где другой? В машине двое было, — обратился к верховому Бурьян.
— Мелькнула какая-то тень. Я вдалеке был. А как поспешил, на него и наткнулся, — кивком головы указал он на тело лежащего.
— В этом лесу не спрячешься, — уверенно проговорил сержант.
— Да он и прятаться не будет, — пояснил верховой из лесничества, — прямо через лесок к переправе, а на том берегу версты отмахаете, если даже и найдете.
— Лесок здесь, правда, редкий. Галопом пройти можно? — спросил Бурьян у хозяина лошади.
— Можно, если умеючи.
Бурьян, не отвечая, вскочил на лошадь. Привычно вскочил, как вскакивают конники.
— Эй, — испугался верховой, — лошадь-то казенная!
— Я оставлю тебе ее на переправе.
— Возьми пистолет! — крикнул вдогонку Ерикеев, но Бурьян уже начал скачку… — Сумасшедший, — покачал головой Ерикеев, — конник в нем, видите ли, проснулся. А это ему не на приз ехать.
— А кто это? — заныл бывший верховой. — Ведь казенную лошадь увел, а вы думаете, милицейским все можно.
— Это свияжский прокурор, — озлился Ерикеев. — Сказал, что на переправе лошадь оставит, значит, оставит. А ездит он в сто раз лучше тебя. За него бойся. Безоружный на бандита пошел.
Фролов вдруг открыл глаза и застонал. Ерикеев нагнулся к нему и, понизив голос, сказал:
— Потерпите, Николай Акимович. Сейчас в больницу поедем.
— Мухин его фамилия. У Кострова спросите… — прохрипел Фролов. Что-то уже булькало у него в горле. — За моими деньгами… убёг. И того… из Дома культуры убил. За десять тысяч наличными…
Фролов дернулся и застыл с открытыми, остекленевшими глазами.
— Готов, — сказал сержант.
Конь, перемахнув канавку, рванул с разбега в лесную ночь, как будто знал, куда и зачем ему нестись. К концу августа здесь ночи даже в лесу к рассвету понемногу бледнеют, да и верхушки редких сосен уже купались в белесом тумане. Бурьян шел рысью, почти не управляя конем, хотя без сапог и шпор в седле было непривычно. Дорогу Бурьян скорее ощущал, чем видел, понимая, что движется по диагонали к реке. Что-то Ерикеев кричал про наган, да задерживаться не хотелось. Знал одно: прежде всего догнать.
Пройдя на рысях перелесок, ведущий к проселку, Бурьян перешел на галоп. Лошадь явно знала, куда ей везти ездока — к переправе. Только переправившись, вооруженный бандит может иметь шанс на спасение. Но может ли? Его возьмут всюду, куда он сунется с фроловскими деньгами. Все равно возьмут: маскирующий лицо шрам стал уже особой приметой. Даже если Фролов убит, это никак не спасет убийцу и его и Маркарьяна. Без Фролова можно будет доказать, что убийца — Солод. Патроны, пыжи, с расчетцем подкинутые, спичечный коробок плюс расследования Ерикеева приведут к союзу Фролов — Солод. Приведут к нему и скоропостижное бегство преступников, и погоня за ними, и две пистолетных пули в теле Фролова. А если подтвердится и вторая догадка — пристальный взгляд в партизанское прошлое секретаря обкома Кострова и его счастливое спасение на шоссе под Смоленском? Если Солод — это не Солод с маскирующим его шрамом, но с теми же волчьими глазами, которые на всю жизнь запомнил Костров? Как его звали тогда? Мухин, кажется. Ведь Костров не забыл этого, и следы двух убийств в Свияжске протянутся в смоленское гестапо и его агентуру. Тогда и «дело Глебовского» станет делом человека с изуродованной шрамом губой и с фамилией, под которой он значится в архивах органов государственной безопасности.
Проселок привел его к переправе, вернее, к крохотному паромчику, который был уже на противоположном берегу реки и который закреплял там его пассажир, вполне заметный в синеватом предрассветном пространстве. Бурьян слез с лошади, оставил лошадь пастись на лужайке и подошел к воде. Переплыть легко, если б не быстрина посередине. Человек напротив тоже заметил его, взял какую-то палку и приложил к плечу. Сейчас же раздался очень громкий в этой предутренней тишине выстрел. Ружье, тотчас же решил Бурьян. Над головой чуть вправо просвистел веер дроби. Он отскочил в сторону и плюхнулся на берег. У ружья два ствола. И опять чуть ниже просвистели дробинки, вероятно, такие же, что снесли Маркарьяну верхушку черепа. Человек на другом берегу быстро перезарядил двустволку, но Бурьян уже прыгнул в воду.
