Вот оно что. Репино, надо же! Наверняка Парицкий уже пользовался этими поздними рейсами. Интересно, какие между ними все-таки были отношения. И ведь он мне ни разу…
А почему он должен был мне об этом рассказывать?
— Хорошо, — сказал я. — Так и сделаю. А ваш адрес…
К автобусу я подбежал, когда водитель уже закрывал двери.
***
Я ожидал увидеть женщину лет тридцати пяти, того же возраста, что и Парицкий, а дверь мне открыла старушка — божий одуванчик, и я, растерявшись, спросил:
— Могу я видеть Евгению Ниловну?
— Проходите, Петр Романович, — пригласила старушка знакомым голосом и направилась в глубину квартиры. — Петр Романович, — сказала она, не оборачиваясь, — что же вы там стоите? Проходите в комнату. Пальто — на вешалку, пожалуйста. Тапочки под вешалкой, поухаживайте за собой сами, а я пока приготовлю чай.
Я поухаживал. Когда минуты через три я вошел из прихожей в большую комнату, обставленную старой, шестидесятых годов, как мне подсказывала память, болгарской мебелью, на круглом столе, покрытом цветастой клеенкой, уже стояли наполненные чашки, от которых поднимался пар, и лежал на большой тарелке аккуратно нарезанный магазинный кекс.
Я попробовал оценить на глаз, сколько лет хозяйке, усевшейся в покрытое бордовым покрывалом кресло и показавшей мне на один из стоявших около стола стульев. Семьдесят? Больше. Семьдесят пять? Восемьдесят? Могло быть и восемьдесят, у Евгении Ниловны была тонкая кожа со множеством прожилок, но почти не видно морщин, а голос молодой, и бывшая жена Парицкого назвала ее по телефону Женей — не могла она так панибратски говорить о человеке вдвое (если не больше) старше себя!
— Что вы так меня изучаете, Петр Романович? — поинтересовалась Евгения Ниловна, разглядывая меня, в свою очередь, так пристально, будто хотела прочитать не только причину моего интереса к Парицкому, но и всю мою жизнь от рождения до текущего момента.
Понятно, я не нашелся, что ответить, и потому задал свой вопрос, надеясь сразу направить разговор в нужное русло:
— Олег Николаевич обращался к вам за консультациями по вопросам генетики, верно?
— Конечно, — кивнула Буданова. — Олег — гений в математике, но в биологии разбирался на уровне читателя научно-популярных журналов.
— Вы давно…
— Я работала до пенсии в институте генетики и селекции… Берите кекс, Петр Романович, он свежий, сегодня купила. Олег как-то пришел на наш институтский семинар, я делала доклад по расшифровке генома. Не человека, о человеке тогда речь не шла, я рассказывала о кольчатых червях. Он подошел ко мне после семинара и сказал: «Вы можете ответить мне на несколько глупых вопросов?» Это было незадолго до того, как меня отправили на пенсию…
— Я ожидал… — сказал я в некотором смущении. — Елена Геннадьевна назвала вас по телефону Женей, и я подумал…
— Ах, Ленка, — всплеснула руками Буданова. — Это в ее стиле. Мы все называли друг друга по именам, у Лены иначе не получалось, она в принципе не способна назвать человека по имени-отчеству, у нее из-за этого всегда на работе проблемы с начальством. И чтобы избавить вас от лишних вопросов, Петр Романович, скажу, что я живу в Репино уже четверть века, даже больше, почти тридцать лет. Олег потому и купил себе после развода домик в поселке, чтобы ко мне ближе. А я оказалась на его пути случайно, что бы сам он ни говорил по этому поводу, на моем месте мог оказаться любой наш сотрудник, потому что в то время Олег еще ничего не понимал в генетической структуре счетчика, у него было рассчитано только само сгущение, и приблизительно он знал — точнее, думал, что знал — день, вот и выбрал именно тот, когда у нас шел семинар, чтобы увеличить вероятность верного выбора… Я вижу, вы не очень понимаете то, что я говорю…
— Напротив! — воскликнул я. — Ваши слова подтверждают то, о чем я все время думал. И то, о чем мне рассказывал Олег Николаевич.
— Но вы так на меня посмотрели…
— Нет, я просто подумал: как могли бы развиваться события, если бы в тот день доклад делали не вы, а…
— А, скажем, профессор Чудинов, который заболел, и потому на то заседание перенесли мой доклад, запланированный на следующую неделю? Знаете, Петр Романович, мы с Олегом много об этом спорили. Ведь выбор не от него зависел, и следовательно, в его последовательность укладываться не мог, тут получилось пересечение двух числовых последовательностей. Олег считал, что и в этом есть какая-то скрытая пока закономерность, а я возражала, потому что на самом деле: ну что могло быть общего в генетических счетчиках Олега и нашего дорогого профессора? Но я вижу, вы опять не очень понимаете…
— Напротив! — воскликнул я еще раз. — Именно так я и подумал, когда вы упомянули профессора…
Евгения Ниловна поставила на блюдце свою чашку, вытерла салфеткой уголки рта и сказала:
— Давайте начистоту, Петр Романович. Расскажите, что вы знаете, что Олег вам сказал и как вы все это поняли. Если вы в чем-то ошибаетесь, я вас поправлю. На вопрос, почему Олег оказался именно в тот день и час на том злосчастном пруду, мы с вами ответим, а вот на вопрос, почему он сделал именно такой выбор… Боюсь, ни математика, ни генетика…
— Нет, — сказал я. — На второй вопрос, по-моему, ответить как раз легче легкого. У Олега Николаевича просто не оставалось выбора. Меня интересует не это. Меня интересует: почему он все-таки пошел в тот день на пруд, зная, что выбора у него не будет. Ведь он знал это, да?
— Я налью вам еще чашку? — спросила Евгения Ниловна. — Вам сделать крепче или слабее?
— Хороший чай… — пробормотал я, досадуя на то, что ответить на мой вопрос Буданова не пожелала.
— Тогда я принесу сюда оба чайника, и наливайте себе сами, — постановила она, с трудом поднялась из кресла (все-таки ей было ближе к восьмидесяти, чем к семидесяти) и пошла на кухню. Не оборачиваясь, сказала: — Об этом и я все время думаю. Знал или нет.
***
— Как я, собственно, понимаю случившееся… — начал я, налив себе вторую чашку. — Олег Николаевич рассказал мне о своих исследованиях по теории простых чисел, когда мы уже вдоволь наспорились о происхождении маломассивных черных дыр и о том, существовала ли на самом деле сингулярность в момент Большого взрыва. Знаете, я не ожидал… То есть не ожидал от математика такого знания довольно частных проблем космологии — я сам не читал некоторых работ, которые довольно точно цитировал Олег Николаевич… Это было недели через две после нашего знакомства. Я чувствовал, что Олегу Николаевичу интереснее обсуждать проблемы астрофизики, чем математики. У меня, знаете, сложилось впечатление, что он и в поселок переехал, и из института ушел, потому что математика ему надоела до чертиков, он в ней разочаровался и решил все бросить… Вообще-то я был уверен, что такое невозможно — чтобы научный работник (терпеть не могу, кстати, слово «ученый», оно мне напоминает о коте, бродящем по цепи кругом) вдруг бросил заниматься делом. Была какая-то иная причина, о которой я не спрашивал, конечно…
