Но вот в повествование входит чудо — необычное существо с необычными свойствами. Может быть, это некая мутация, может быть, гость с другой планеты. Его бы доставить осторожно в музей, в научный центр… Легионеры догадываются об этом, но в голове у них одно: найденное чудо можно продать за большие деньги, и чем меньше участников дележки, тем больше достанется уцелевшим. Когда же чудо захватить не удается, его попросту уничтожают. Мы без долларов, пусть и чудо пропадет со всеми его тайнами и достоинствами — научными, народными, общечеловеческими.
Повесть “Когда вверху…” написана вскоре после переворота в Чили, когда генерал Пиночет сверг законное правительство Сальвадора Альенде. Детали чилийских событий заметны в повести, хотя действие отнесено в некую анонимную латиноамериканскую страну. Но не в деталях суть, здесь фантастика обобщает, рисует диктатуру вообще, диктатуру в любой стране с ее преступной жестокостью к людям… даже к таким необыкновенным, как Анхела.
В лапах у палачей прелестная девушка, и не просто прелестная, а необыкновенная, фантастическая, она гостья из будущего, чудеса творить способная. А чем заняты мысли того же полковника Досета? Да как бы у этой необыкновенной выпытать вполне обыкновенную вещь, где, например, приземлятся самолеты повстанцев… Пытать и выпытать! — вот и все его мысли. Бесчеловечность, именно это подчеркивает здесь фантастика.
В повести “Когда вверху…” есть еще один важный момент.
Идет перекличка настоящего и будущего. Люди будущего вторгаются в настоящее. В жизни такого быть не может, но ведь легко такое вторжение понять в переносном смысле: размышления о будущем пришли в мрачное сегодня. Анхела (символ этих мыслей) могла бы и вернуться в будущее, но она склоняется к тому, что честнее и человечнее бороться за правду сегодня, рядом с сегодняшними борцами.
Такое решение уже встречалось в фантастике. Возвращение в сегодняшнюю борьбу — это и тема повести братьев Стругацких “Попытка к бегству”, а еще раньше романа “Страна Гонгури” В. Итина, сибирского писателя начала 20–х годов. Да, будущее прекрасно, но чтобы оно стало прекрасным, нужно сегодня брать оружие и ложиться в цепь рядом с сегодняшними бойцами.
Конфликт чрезвычайного, фантастического с обыденной жестокостью кровавой диктатуры описан в третьей повести раздела — “Парадокс Каина”. В стране, похожей на полпотовскую Кампучию, создан сверхчеловек Кай. К чему сверхчеловек организаторам массовых убийств? Вероятно, технику уничтожения совершенствовать, у мотыг производительность мала… Но другой — это человек другого уровня, он не может мириться с убийствами, он не может жить в стране убийц, отсюда и трагический финал.
Если повести первого раздела о бесчеловечности, то во втором разделе звучит иная, человеческая тема. И прежде всего в повести “Костры миров”, самой фантастической из всех произведений данной книги.
На самом краю Вселенной, на периферии единой общевселенской цивилизации обитают какие‑то гигантские космического масштаба протозиды, межзвездные дикари, молчаливо равнодушные, но небезопасные для смежных миров. Время от времени они устраивают галактические взрывы. Очередной угрожает существованию трех цивилизаций сразу. Решено протозид уничтожить. И их чуть не уничтожают. Но выясняется, что они сами хотят уйти из этой Вселенной, которая стала слишком неуютной для них, переселиться в другую, замкнутую, не связанную с нашей. Недоговоренность, непонимание могли привести к гибели целых цивилизаций.
Вот пример характерного для фантастики глобального обобщения.
Нежелание договариваться, взаимные подозрения на Земле всегда готовы привести к войне. То же и в масштабе Вселенной.
Отдельно стоит коснуться рассказа “Соавтор”.
Это поздний рассказ, не юношеского, не курильского периода жизни автора, а современного — писательского, и рожден он писательскими размышлениями о литературном творчестве.
“Соавтор” о взрослом писателе, которому не пишется. События происходят где‑то на берегу Обского моря. Как обычно у Г. Прашкевича, превосходно даны описания природы, не умилительно–слащавой, а подлинной, сибирской, внушительной. Хороша сухая гроза с томительной давящей духотой, и каскад молний, и ливень — так уж ливень, палатку продавливающий. И щедро разбросаны образы второстепенных героев, тоже не умилительные: Надя, завхоз, неудачник Анфед (кстати, именно в истории Анфеда всплывает мотив отстранения. Пришелец не ведает, что такое ложь, он буквально принимает пожелание Анфеда “хорошо бы сломать ногу” и устраивает такую поломку), наконец, эгоистичный чистюля Ванечка. Но все это фон, декорация, хор, главное же — литературные терзания героя. И что подсказывает ему фантастический пришелец? Опыт важнее всего! И, к удивлению героя, прежде всего свой личный опыт — детство, родные корни, соседи, тайга и… Тайга!
И еще говорит таинственный соавтор: люди на Земле стоят сейчас в самом начале развития, где‑то на границе первой и второй ступеней культуры, а где‑то есть третья, четвертая… сам пришелец находится на седьмой. А может, и семьдесят седьмая где‑нибудь существует?
И в чем заключается седьмая ступень культуры? Или вторая хотя бы?
Ответ за фантастикой.
И думается мне, культура будущего — вообще главная сейчас для фантастов тема.
Дело в том, что фантастика очень чутко отзывается на проблемы современности — не описывая окружающую действительность, не подводя итоги, а выражая настроения эпохи, ее чаяния и опасения.
Отношение к революции было главной темой литературы в первые послереволюционные годы. Фантастика выразила это в “Аэлите” А. Толстого, в “Красной звезде” А. Богданова. Двадцатые годы — выбор путей развития, фантастика описывает научные мечты (А. Беляев). Вот путь выбран — индустриализация, пятилетки, фантастика, соответственно, занимается популяризацией (Г. Адамов). Во время Великой Отечественной войны было не до фантазий. Фантастика примолкла на два–три года, а потом были скромные послевоенные годы, когда фантастика тоже была скромной и приземленной, искусственно приниженной. Но в конце пятидесятых, после XX съезда, после запуска первых искусственных спутников Земли, начался взлет фантастики. Именно тогда появились крупные произведения И. Ефремова, именно тогда сложилось и большинство известных советских фантастов, братья Стругацкие в том числе. Думается, что Геннадий Прашкевич, хотя писать и печататься он начал позже, как человек сложился именно в ту эпоху.
Затем последовали два десятилетия, которые мы называем периодом застоя.
