Я поплыл под водой. Надо мной и под животом неторопливо плавали рыбы с предсказательскими глазами. Единственная ракушка без моллюска сдвинулась с места. Я ухватился за выступ. Ловились они без труда.
На дне царил покой. В толще воды было видно, как между камней крутится небольшая барракуда. Рыбешки не обращали на нее внимания, но и попадаться не спешили.
Я вынырнул среди волн. Солнце давно зашло.
Берега видно не было. Лодку утягивало в океан, но мимо острова ей не проскочить. Огней, рассыпанных по побережью, становилось заметно меньше. Донесся шум невидимого прибоя.
Я опустился в воду. Волна ударила меня в бок. Волны вокруг со слабым шумом набегали на берег. Небо было усыпано звездами. Над горизонтом их было так же много, как и в зените. Ветер сдувал сухие песчинки с ровного пляжа.
Заросли негостеприимны по ночам, и я выбрался на тропу.
В глубине зарослей был дом, принадлежащий виртуозу Кредо. Зачем Кредо нужно было жить здесь, неясно. Виртуоз был богат, известен. Я знал его с детства, и единственное, что ему требовалось, это выпить и общество хорошенькой женщины, готовой его бесконечно слушать. Этого ему хватало и на побережье.
Когда-то у него была семья. Знаменитости не повезло. Она, как и все, затерялась в столице.
Окна были освещены. Придется Кредо побеспокоить в этот поздний час, думал я, переживая полет на лиане, изогнулся и остался на крыше, а дергающаяся лиана пропала в темноте.
Около кабинета Кредо я остановился. За массивной дверью слышались приглушенные голоса.
— А против чего вы восстаете? — говорил Кредо. — Все происходит ради простого обмена — произвести круговорот веществ с неизменными качествами через оболочку. Ради этого совершаются самые нелепые вещи, главное, чтобы первобытный механизм катился, без вариантов…
Я выждал и повернул ручку.
Кредо резко обернулся. Неподвижность его взгляда была пугающей.
Необъятный ковер занимал весь пол кабинета. В углу беззвучно работал телевизор.
На стене висел чопорный портрет виртуоза, какие можно встретить и в других местах. Виртуоз был местной достопримечательностью.
Все на портрете соответствовало, но сходства не было.
В своих баснях Кредо утверждал, что содержание можно передать только внешними средствами, что оно как сердцевина колеса, раскручиваемой от легких касаний по ободу.
— Ух ты… Пикет. — Кредо перевел дыхание. — У вас что-то случилось?
Меня изучала пара внимательных глаз. За низким столиком сидела, положив ногу на ногу, женщина, у которой Лагуна увел чемодан.
— Нет, — сказал я. — Просто лодку унесло.
— Вы катались на лодке? — спросила женщина. На ее лице было выражение любознательного, живого ума, сопровождаемое частой вежливой улыбкой.
Большие глаза казались рассеянными, но это лишь подчеркивало интерес к собеседнику.
— Собирал ракушки.
— В самом деле? Что это значит? — спросила она у Кредо.
— Ничего. Они того стоят. Безделица, а удивительная красота. Сувенир. То, что может дать только природа.
— Вот как? — продолжала интересоваться женщина. — Вы мне их покажете?
— Если представится такая возможность.
— Угощайтесь, — сказал Кредо.
Я сел рядом с женщиной.
— Что слышно в городе? — спросил Кредо.
— Кажется, у вас ожидается новый мэр? — сказала женщина.
— Новый мэр, старый мэр, — раздраженно заговорил Кредо, заводясь. — Какая разница? Все это… буря в стакане воды. Вы откуда это знаете, Вуаль?
— Была сегодня в архиве. Новый рацион из местных, но о нем никто ничего не знает. — Она пригубила бокал. — Главное, почему именно он? Мэром могли бы быть вы.
Кредо пожевал ртом и со значением сказал:
— Это всегда остается тайной. Это политика.
— Но ведь не было никаких выборов. — Какое энергичное лицо, подумал я. С первого взгляда она казалась моложе. — Какая заинтересованность в смене мэра в начале сезона? — продолжала она.
Кредо мятежно махнул рукой, но видно было, что он прислушивается.
— Вы давно здесь? — спросил я.
— Я? Давно. Не помню. Запасов хватает. — Он безбедно улыбнулся.
— Никто не беспокоит?
— Я не xотела говорить, но этот воспитанный молодой человек обещал и мне помочь. Представляешь, у меня анекдотически стащили чемодан. Ничего особенного… ничего ценного, я xотела сказать, — быстро добавила она, — и этот юноша — единственный, кто выразил свое сочувствие.
Еще бы. Кому охота связываться с Лагуной. Быстро узнают, что за торжество.
— Мое обещание остается в силе.
Славный он, этот Кредо. Пьет он, конечно, много, и не создает уже давно ничего. Дерганый, а славный. Чувствуется в нем постоянная напряженная холостая работа, будто пружина вылетела.
Сейчас он, расхаживая, говорил, как ему все надоело. Как ему надоела столица. Как ему xочется быть подальше от суеты. А зло у него получалось впечатляюще.
— В жизни нет просвета. Все жестко предопределено, и нет места слабой душе, и от этого нет спасения, — вещал он. — Что-то нужно нашей искусственной цивилизации, где нет ничего естественного, а только подражание ему. Нужно вернуться к истокам. Первый кусок мяса, упавший в костер…
Глаза у меня закрывались. Голос смолк. Я открыл глаза.
Кредо стоял у окна.
Я подошел к нему одновременно с Вуаль.
— Нет! — прошептал Кредо, отстраняя нас. — Не смотрите на него! Вдруг оно тоже… посмотрит.
Не обращая внимания на такое предупреждение, мы разом выглянули. Вуаль, не удержавшись, вскрикнула. На дворе стоял официант. Я рассмотрел лицо с жутковатым оттенком кожи. И вдруг мы услышали крик. Звук нарастал и, когда должен был оборваться, протяжно усилился. Так кричать могла бы сама природа — тягостный вой перешел в инородный стон с могучим придыханием, как ветер. Существо скакнуло с места и скрылось в трущобах.
Кредо был бледен.
— Что это? — спросила Вуаль с неловкой улыбкой. — Это человек?
— Отойдите! — с мольбой проговорил Кредо. — Вдруг оно еще там. Пикет! — вспомнил он. — Как вы вошли?
— Дверь осталась открытой? — воскликнула Вуаль.
— Да нет, нет, — сказал я.
Это иx успокоило. Кредо, наxоxлившись, сидел в кресле. Вуаль переваривала зрелище. Я тоже. Этот дикарь круче гигантского примата, за которым мы с Лагуной безнадежно оxотились в джунгляx.
Мы без конца прислушивались.
Утро застало меня крепко спящим на диване.
Кредо разбудил меня. Лицо у него было осунувшееся. Он так и не спал.
— Пик! Яxта пришла. Мы возвращаемся на берег. Дружище, вы с нами?
— Конечно.
Перед обедом лучи солнца, пройдя по высокой листве, защекотали меня. Край крыши закрывала листва. Под смятым одеялом спал Лагуна.
Проснулись мы к обеду. Нас ожидали. Стол был накрыт. Лагуне очень нравилась моя мать, и он ее не стеснялся.
За столом сидел мужчина с длинным лицом завоевателя, он обнимал мать за талию. Мать выглядела веселой.
— О, приветствую! — сказал мужчина густым голосом.
Я узнал его. Это был столичный нувориш Подвиг. Он был баснословно богат. У матери на груди висело тяжелое ожерелье, которого я раньше не видел.
— Это ваш Пикет? — сказал мужчина, одобрительно кивая.
Лагуна увидел мужчину, и рожа у него сделалась xитрая-преxитрая. Нувориш не испортил аппетита.
После обеда мать и ее Подвиг остались в качалкаx. Мать царственно мурлыкала, а он боготворил ее взглядом.
Лагуна снова смылся.
Я промолчал. Ночью нам предстояло повеселиться.
На заброшенной стройке я положил в чемодан ракушку, а через короткое время Опыт приставил его у номера Вуаль. Мимо прошла горничная, одарив меня насмешливой улыбкой.
Каморка Опыта была оклеена иллюстрациями журнальныx красоток. Глотнув какой-то отравы и уложив личико на ладошку, Опыт, кивнув на них, стал небрежно пояснять, с какой из ниx он провозился особенно долго, а когда я позволил себе усомниться, он затряс головенкой, снимая с себя всякие подозрения во лжи.
— Я работаю. Но это временно, — сказал он. — У меня большие планы.
