Шёпотом рассказывали иное: сплетни о супербогачах, которые как перчатки меняли высвободившиеся тела.
Жизнь била ключом, а потом наступило отрезвление. Оказалось, что ребёнок, родившийся у сдвоенной пары, уже несёт в себе две личности. Вся прибыль разом обернулась пшиком, зато появился ещё один дефицит: дефицит тел.
Женщина в положении, просто так идущая по улице, явление небывалое. В конце концов, это попросту небезопасно, ведь в животе идущей находится совершенно неучтённое тело, которым каждый хотел бы завладеть. Конечно, не совсем каждый… прежде всего, есть люди честные, и их немало. Во-вторых, есть люди умные, которые понимают, что прежде, чем получишь какую-то прибыль за нерождённого ребёнка, намучаешься и истратишься так, что никакая прибыль себя не оправдает. Но ведь на улице сколько угодно и маньяков. Почему-то, невзирая на заключения специалистов о грядущем здоровье нации, их с каждым годом становится больше. Обычно маньяки бывают бомжами, среди них бытует убеждение, что объединяя свои разумы, они достигают каких-то небывалых высот. И, в то же время, каждый из этих человеческих ошмётков мечтает о личном теле, где он будет полновластным хозяином.
Подселить дополнительную, да ещё взрослую личность в мозг неродившегося ребёнка абсолютно невозможно, там ещё некуда подселяться, но столь же невозможно объяснить этот очевидный факт маньяку с фрагментированной индивидуальностью.
В сумочке мурлыкнул телефон; вещь жутко дорогая, на которую Сергей с Антоном копили почти два года
— Девочки, вы где? – донёсся голос мужа; по телефону напрочь не разобрать, кто именно говорит. – У врача была?
— Были мы, были, — Юляшка, как всегда, ответила первой. – Там такой врач – целый консилиум в одном теле.
— И что они сказали?
— Сказал, что глаза в порядке, а к зубному надо срочно. Но в кабинете стоматологического оборудования не было.
— Я про главное.
— Вы с ума сошли, оба вдруг? – вмешалась Юленька. – Это не телефонный разговор. Тем более, мы на улице.
— Это ты с ума сошла, обе вдруг! Где ты там гуляете? Я сейчас встречу.
Через пять минут запыхавшийся Сергей-Антон показался из-за поворота. Поспели защитники вовремя, за его жёнами давно плёлся мучимый тремором гражданин. Скорей всего, он просто сглатывал слюни, предаваясь фрагментированным мечтам, но все почувствовали себя спокойней, когда трясущийся бомж удалился.
Мужья взяли под руку Юляшку-Юленьку. Теперь гуляющая пара почти не привлекала внимания человеческого отребья.
— Ну, кто там? – шёпотом спросил Сергей. – Мальчик, девочка?
— Не знаю. Мы ушли недопроверившись.
— Да что там случилось? – повысил голос Антон.
— Не там, а тут, — Юленька положила ладошку на живот. – Доктора сказали – у нас двойня будет.
Теперь на ровном месте споткнулись мужья. – Хорошо хоть Антон не спросил сдуру: «У кого, у нас?»
* * *
На семейный совет забились в будуар. Сидели на диванчике, прижавшись друг к другу, и, по большей части, молчали. Всё было понятно, а вернее, непонятно без слов. Как говорится, дело ясное, что дело тёмное. Прокормить разом двоих малышей трудно, но когда в этой жизни простому человеку было легко? Это проблема решаемая. А к нерешаемым относится вопрос распределения индивидуальностей.
Если по двойне родилось у каждой пары, то в каждом из малышей будет обитать две индивидуальности. Четверо детей – целый детский сад!
— Вот бы здорово было, — тихо произнесла Юленька, — чтобы каждому из малышей отдельное тело.
— Налог на роскошь какой назначат, догадываешься? Нам такой вовек не поднять.
— А мы не будем платить. Скажем: нет денег – и всё тут. Мы же не покупали детишек, они сами родились. Где тут роскошь?
— Нас никто и не спросит. Придут и подселят в каждое тело дополнительных квартирантов. Хорошо, если одногодков с нашими, а то дадут старших по возрасту, так они наших малышей затюкают.
— Я не хочу, — в унисон произнесли Юляшка и Юленька.
— Да будет вам, — успокаивающе произнёс Сергей. – Может, ещё и обойдётся. Это редко бывает, чтобы в двойне каждому отдельное тело выпало. Родится у нас четверо детишек; в тесноте, да не в обиде. Зато веселья сколько…
Так ничего и не придумавши, продолжали жить, словно ничего и не произошло, только женская часть семьи испуганно вздрагивала при всяком упоминании о врачах и наотрез отказывалась идти на какое бы то ни было обследование.
— Вот рожу, — одинаковыми словами отвечала и Юленька, и Юляшка, — тогда и узнаем, кто там и сколько.
Отворачиваться, не желая смотреть жизни в глаза, можно было сколько угодно, однако рано или поздно, жизнь сама глянет тебе в глаза, и тут уже не отвертишься. Люби докторов или не люби, а пришло время, и Юлию, обеих, разумеется, увезли в роддом. Антон с Сергеем, как и полагается, шатался под окнами, не зная, куда себя преклонить, искательно заглядывал в лицо каждому, выходящему из заветных дверей, и, вообще, вёл себя в должной мере дурацки.
Наконец, ближе к вечеру, из дверей выглянула толстая акушерка.
— Две Юлии, это чья будет жена?
— Мои, — выдохнули Сергей с Антоном.
— Поздравляю, папаши. Родила ваша зазноба.
— Кого?
— Будто сами не знаете, — садистически тянула толстуха. – Как и обещано, двойню. Такие телятки славные.
Новоявленные папы не сразу и сообразили, что телятками работники роддома называют новорожденные тела, которым не показана психологическая идентификация. Пройдёт год, мозг новорожденного окрепнет, и можно будет определить, сколько детей оказалось в новеньком тельце, и кто родители этих малышей. А пока это тела или, попросту, телятки.
— Ну, кто всё-таки? – взмолились отцы, шаря непослушными пальцами в кошельке.
— У нас без обмана, — ответствовала акушерка, пряча мзду. – Полный ассортимент: мальчик и девочка. А уж кто из них чей – сами разбирайтесь.
* * *
Нет больше будуара, и диванчик увезли в комиссионный, где его за полцены купила другая счастливая семья. Детская стала детской в полном смысле этого слова. Пеленальный столик, он же – комод, и две вплотную сдвинутые кроватки. Присыпки и кремы, распашонки, пелёнки, подгузники, которые вновь пришли на смену слишком дорогим и, что особенно важно, одноразовым памперсам. Но главным были, конечно, не вещи, а жители комнаты – два маленьких беспомощных человечка. У них ещё не было имён, с ними всё было неясно, но они жили на этом свете, в этой комнате. А что ещё нужно, чтобы жизнь обрела смысл?
— Смотри, — говорила Юляшка, — он меня узнаёт.
— Где?
— Да вот, головёнкой как вертит.
— Он всегда вертит, у него шило в попке.
— Это у тебя шило в попке, а он мне улыбается.
