В углу у окна, вплотную придвинутый к стене, стоял гигантский прямоугольный горшок с бугенвиллеей – багровое облако цветов на мощных узловатых побегах. Оливия раздвинула стебли и всмотрелась в заросли. Земли почти не осталось – все пространство занимали плотно переплетенные корни. Обоженная глина горшка давно раскрошилась под их напором, и корни впились в стены, взламывая кирпич.
На плечи посыпались малиновые лепестки, защекотало в носу. Оливия выбралась наружу. На пальцах осталась сухая пыль – Оливия машинально потянулась к кувшину с отстоявшейся водой. Задумчиво покачала его, глядя, как колышется зеленая пленка на поверхности воды. Сломанная стена – страшно, но объяснимо, сказала она себе. Это не рыбка. («Розыгрыш!» – испуганно закричала внутри Оливия Разумная.) От бугенвиллеи придется избавиться – жаль, но ничего не поделаешь: не позволять же растению разрушать дом. Оливия со вздохом взглянула на пышную шапку цветов, наклонилась, чтобы поставить кувшин на пол, и замерла.
Стена под подоконником раскололась, и сквозь трещину с улицы пробивался мягкий зеленоватый свет. Оттуда тянуло влажным, прелым жаром – скользкой палой листвой, синими поганками на гигантском гниющем бревне, мясистыми цветами с гладкой, восковой сердцевиной. Парная тишина взорвалась хлопаньем крыльев и хриплым птичьим воплем. Пол качнулся и медленно ушел из-под ног.
Телефон был усыпан сухими листьями. Оливия вдруг поняла, что он молчит уже неделю – с тех пор, как в кувшине нашлась тетра. Будто очнувшись, она оглядела комнату. В зеленом полумраке пахло сыростью и плесенью, потолок и стены покрывали разводы, и пол был усеян опавшими листьями и комочками земли.
Она смахнула с телефона мусор и сняла трубку.
– Бугенвиллея сломала стену на улицу, и теперь мне страшно, – говорила Оливия автоответчику, набрав очередной номер. – В стене щель, и из нее пахнет джунглями.
Сестре она позвонила последней.
– Ты совсем заигралась, – тревожно ответила та, и тогда Оливия рассказала про рыбку.
– Я принесла ее в пакете с водой, – сказала Алекс, – извини.
– Мне придется избавиться от растений, – сказала Оливия.
– Достаточно выкорчевать этот здоровенный куст. Жалко, конечно, но…
– Нет. Ото всех, – тихо ответила Оливия. – Ото всех. Мне страшно.
– Глупо. Но как хочешь. – Сестра помолчала и добавила: – Может, оно и к лучшему. Ты совсем заигралась.
Оливия осторожно положила трубку и прикусила губу, чтобы не заплакать. Ни выкинуть, ни тем более выкорчевать свои джунгли она не могла – не поднималась рука, и Оливия решила просто засушить их. «Дождь кончился, – сказала она себе. – Дождь кончился, небо очистилось; хватит сходить с ума».
Она методично обошла квартиру, собирая пластиковые бутылки, лейки и любимые стеклянные кувшины. Отстоявшуюся воду выливала в раковину – из одного выскользнула еще одна тетра и судорожно забилась на дне. Оливия, брезгливо кривясь, ногтем подтолкнула ее к сливному отверстию. Она драила стекло металлической мочалкой, пока на кувшинах не осталось и следа водорослей. Запихала лейки и ведра в самый дальний угол стенного шкафа. Сгребла в пакет пузыри и пакеты с удобрениями и вывалила в мусоропровод. Еще раз обошла квартиру. Схватилась было за пылесос, но махнула рукой: все равно скоро все засыплет сухими листьями. Оливия забилась в кресло и, стараясь не смотреть на растения, долго слушала удары капель и шорохи между ними: цветы допивали последнюю в своей жизни воду.
* * *
Она проснулась от жажды. На кухне нашлись лишь остатки минералки – пара глотков, которые едва смочили пересохший рот. Оливия провела языком по шершавым губам и открыла кран. Она гулко глотала, давясь и обливаясь; вода холодным шаром прокатывалась по горлу и падала в желудок тяжелым комом. От нее несло хлоркой и металлом, но Оливия смогла остановиться, только почувствовав, как раздулся живот.
Она оглядела батарею пустых пластиковых бутылок. Прозрачный голубоватый пластик напоминал о горных озерах, полных вкусной воды. Бутылок было много. Неестественно много – столько не могло накопиться за какие-то три дня, и все же… Всего три дня, как она решила избавиться от растений; всего три дня, как страх зайти слишком далеко, всегда таившийся в глубине души, стал зримым и осязаемым. Но новые звуки уже наполняли квартиру – сухое потрескивание, тихие щелчки, песчаный шелест, колкое старческое покашливание.
Ее джунгли умирали. Это было невозможно, неправильно – иногда Оливии случалось не поливать растения и по неделе, и с ними ничего не случалось, но сейчас джунгли умирали. Зелень сменили оттенки коричневого. Мясистые листья тигровой бромелии стали болезненно-белесыми, почти прозрачными. Папоротник осыпался ржавым кружевом. Все стало ломким и хрупким, и каждый шаг, малейшее сотрясение воздуха приносили новые разрушения.
Оливия подошла к подоконнику – и с шорохом упал еще один лист. Она провела пальцем по стволу граната, покрытому клочьями отслоившейся коры. Оторвала сухой побег, смяла. Стебель рассыпался в скрипучую пыль. Хотелось заплакать – но слезы не шли, лишь резало глаза и до боли сводило горло, и опять страшно хотелось пить.
Вновь наглотавшись из-под крана, Оливия набрала воды в пустую бутылку – вкус тот же, но хоть на вид приятнее. Звонок в дверь застал врасплох – Оливия вздрогнула всем телом и застыла. Открывать не хотелось – казалось, за дверью поджидают чужаки, которые будут всюду совать свой нос, не понимая, что засуха – только ее дело, ее и растений, и больше никого не касается. Будут задавать дурацкие вопросы, как тогда – с котенком. Тот тоже был… слишком живой, но никто этого не понимал, никто, кроме Оливии.
Она уже решила сделать вид, что ее нет дома, когда вспомнила, что ждала сестру. Сама попросила прийти – и едва не оставила на пороге. Обтерев испачканные древесной трухой пальцы о джинсы и не выпуская из рук бутылку, Оливия пошла открывать.
– Жалко, – сказала Алекс, оглядевшись. – Может, все-таки не стоило так резко?
– Нет уж, хватит. – Оливия отхлебнула воды, тщательно завинтила крышку. – Ты сама говорила, что я заигралась. Больше никаких растений. Вообще никаких. Ни дома, ни в садах… хватит.
– И что ты теперь будешь делать?
Оливия пожала плечами.
– Понятия не имею, – сказала она. – Я не просила этого умения, я его не хочу. – Подбородок Оливии затрясся, но глаза остались сухими. Она судорожно вздохнула и сжала губы. – Пойдем чаю попьем, – подтолкнула она сестру.
Алекс мрачно смотрела, как Оливия возится с чашками. С сестрой явно творилось что-то неладное. Скулы, будто обтянутые пергаментом, воспаленные губы в трещинах, тусклые волосы, руки, похожие на птичьи лапки… Оливия нажала на кнопку чайника, опять жадно глотнула минералки. Алекс не выдержала.
