- Вы можете уволиться. Отлично. Садитесь в самолет, аэродром Париж-Орли, четыре часа по вашему времени.
Погодите. Мне подсказывают: четыре тридцать. Я заказываю билет. Мой агент в Европе проводит вас до аэропорта. С собой ничего не берите. В Нассо найдется все, что нужно.
- Я бы хотел подумать.
- Подумать? Подумать, конечно надо. Я не могу вам сказать все по телефону. Подробности мы обсудим завтра за завтраком.
- Всего хорошего, - проговорил Жером Боск ослабевшим голосом.
Несколько мгновений он смотрел на телефоны, словно ожидая, что они снова зазвонят, я потом пошел по коридору, по истертой дорожке с выступающими из-под нее параллельными полосами, словно тенями рассохшегося паркета. Он пересек двор и очутился на улице. И направился к маленькому испанскому ресторанчику.
Он только приступил к салату из помидоров, когда к нему подбежала официантка.
- Вас просят к телефону. Мужчина сказал, что вы сидите наверху, на балконе. Телефон внизу, возле кассы.
Телефон стоял, как на троне, на шкафчике между кассой и входом в кухню. Жером Боск втиснулся в уголок, чтобы не мешать проходившим мимо официанткам.
- Алло, - сказал он, стараясь заслонить рукой дрегое ухо от звона тарелок.
- Вильденштейн тебе звонил?
- Да, точно без двух двенадцать, - ответил Жером Боск.
- И ты согласился?
Голос был натянут, как струна.
- Я еще не знаю. Надо подумать.
- Но ты должен согласиться! Ты должен отправиться туда! Вильденштейн - потрясающий тип. Вы сразу сговоритесь и понравятся друг другу. С первого взгляда. С ним ты достигнешь всего!
- Я хотел бы понять одно, - медленно проговорил Жером Боск, - как ты можешь со мной разговаривать? Вы что, изобрели в своем будущем машину времени?
Голос из другого времени залился смехом.
- Такая машина уже существует в твое время. Не знаю, должен ли я тебе говорить. Это тайна. Лишь очень немногие знают о ней. До сих пор, даже сейчас, никто толком не знает, как это действует. Эта машина времени обычный провод. О, разумеется, не тот телефон, что у тебя на столе, вся мировая сеть. Это самое сложное, что когда-либо было создано человеком. Гораздо сложнее самых больших компьютеров. Подумай о миллиардах километров проводов, о миллионах усилителей, о немыслимых переплетениях соединений на автоматических центрах. Подумай о миллиардах вызовов, обегающих всю Землю. И все это взаимосвязано. Иногда бывает, что в этой путанице происходит нечто непредвиденное. Иногда бывает, что провод вместо двух точек пространства соединяет два момента времени. Возможно, когда-нибудь об этом скажут открыто. Но я сомневаюсь. Слишком много непредусмотренного. Соглашайся! Это все.
- Не знаю, - пробормотал Жером Боск и услышал щелчок на другом конце провода.
Они открыли новое назначение обычных проводов.
Итак, соединение.
Сеть покрывает всю планету. Ее линии тянутся вдоль шоссе, бегут рядом с железными дорогами - леса прямоугольных деревьев-опор выросли повсюду. Провода в каучуковых оболочках пролегли по дну океанов и рек. Они образуют плотную и одновременно тонкую, сложную паутину. Нити ее накладываются друг на друга и переплетаются. Сегодня уже никто не в силах нарисовать полную диаграмму мировой сети. А что будет через десять лет? А через двадцать? Эта сеть, по-видимому, превзойдет по своей сложности даже человеческий мозг. Эта сеть - по-своему живой организм. Люди все время расширяют ее, тщательно ремонтируют, без конца совершенствуют. Центральные станции становятся похожими на нервные узлы. Электронные вычислительные машины расчленяют информацию на мельчайшие фрагменты, чтобы не допустить наложенных сигналов и в то же время до предела заполнить паузы...
Дверь в приемную была приоткрыта. Секретарша явно поджидала его.
- У вас посетитель, мсье Боск. Он в кабинете.
Перед своей дверью он заколебался, потом взял себя в руки и вошел в кабинет.
- Фред Харди, - сказал англичанин, протягивая очень длинную холеную руку с коротко обрезанными квадратными ногтями. - Мсье Вильденштейн позвонил мне, прежде чем заказать разговор с вами. Он выразил желание, чтобы я подготовил все необходимые бумаги.
* * *
Когда они проезжали мимо Люксембургского сада, радио в машине прерывисто зажужжало. Это был аппарат старого выпуска, с диском, как у телефона.
С пересохшим голосом Жером Боск снял трубку.
- Жером! - послышался голос, - ...Удалось вас найти... Никуда не уезжайте, ради всего святого! Произойдет... Не...
- Кто со мной говорит?
- Ввв... вы сами, - прошептал голос одному Жерому Боску. - Я уже...
- Не надо уезжать, - отчетливо произнес голос и тут же смолк, словно убитый последним, невероятным, отчаянным усилием...
* * *
Он поднимается по передвижному трапу, придвинутому к носу самолета. Войдя в салон первого класса, он останавливается в нерешительности. Его проводят к креслу возле иллюминатора перед самым крылом самолета, и он покорно следует за стюардессой. Под ее бдительным взглядом он застегивает страхующие ремни.
Моторы ревут, и самолет без предупреждения устремляется вперед, прижимая Жерома Боска к спинке кресла. Он пытается заглянуть в иллюминатор. Самолет уже в воздухе.
Он пробует представить себе Багамы, Нассо. И постепенно свыкается с мыслью, что он уже летит. Ему кажется, но он в этом не уверен, что голос слева, отчетливый и твердый, голос Ибицы, Акапулько, Барбары, от разговора к разговору все время удалялся, становился все менее разборчивым, в то время как тот, другой, взволнованный приближался и становился яснее.
Наконец Жером Боск соображает, что стюардесса обращается к нему. Она протягивает ему голубой листок, свернутый по-особому, как телеграмма. Вид у нее удивленный.
- Это вам, мсье Боск. Радист извиняется, но ему удалось разобрать лишь несколько слов. Вокруг полно статических разрядов. Он просил подтверждения, но ничего не добился.
Жером Боск разворачивает листок и читает всего два слова, нацарапанных шариковой ручкой: "До скорого..."
- Пожалуйста, - просит он, - пожалуйста, вы не можете спросить у радиста, на что был похож голос?
- Мсье Боск, - говорит она, - радист не может как следует описать голос. Он просит его извинить. Он говорит, что передача шла с очень близкого расстояния, сигнал был очень мощным и, несмотря на помехи, ему кажется, что, кроме этих слов, ничего не было передано.
Жером Боск видит, как стюардесса отходит, берет микрофон и, набрав воздуху, произносит глубоким нежным голосом:
- Дамы и господа, прошу внимания! Мы входим в зону воздушных возмущений. Пожалуйста, погасите сигареты и застегните ваши пояса.
Жером Боск больше не слушает. Сквозь иллюминатор он видит в глубине только что ясного неба почти черную точку, воздух темнеет и завихряется над ней, и самолет летит прямо туда. Прямо в зрачок небесного синего ока расширяющийся и черный, черный, черный...
