Изредка наведывались в Косую одичалые грибники и ягодники. Ненадолго. Даже радиоточка в Косой отсутствовала! Верховная Власть сообщала о подвигах через дырочку детекторного приёмника, сию чудо-штуковину собрал агрономовский пострел в пионерлагере. Главное, жужжал приёмник без батареек.
— Это он что? Из воздуха, что ли, слова-то берёт? — дивился народ.
— А то! — отвечал, кто учёный. — Ты вон из головы их выдаёшь, а в голову они тебе как попадают?
— Через уши, ясен-красен.
— А в уши?
— Изо рта.
— А в рот?
— Из головы…
Спор заходил в тупик, но приёмник жужжать не переставал. То балет покажет, в общих чертах, так сказать — своими словами, а то и про победы концерт запоет, часа на три. Слушали косочане и светлели лицами — много побед у Родины.
Вообще, про победы приёмник особенно любил. Так издревле повелось. Сперва далёкая власть побеждала врагов народа и урожаи, потом взялась побеждать друзей народа и неурожаи. Когда никого в живых не осталось, решила добить какую-то непонятную косочанам «инфляцию» со «стагнацией». Словом, внешний мир, большой и пугающий, чудил, бушуя эфирными волнами.
Иногда добиралась до Косой старая автолавка. Бывало, причохивал старенький, антикварный «газик», окрашенный в синюю краску. На нём местный участковый, Сергей Никитич Скворцов, объезжал владения. Вообще, кто кого объезжал, вопрос спорный. Этот «ГАЗ-69» Родина родила на заре промышленного спада. Он и молодым-то был инвалид, с заводским браком, а уж теперь стал так стар и немощен, что всем казалось, будто сам Сергей Никитич вывозит боевого коня подышать свежим воздухом.
Лет Сергею Никитичу стукнуло далеко за пятьдесят, и в звании он состоял ответственном — младший лейтенант милиции. Выслужился в начальники. Молодые, зубастые «пинкертоны» из Угреева не торопились повесить на себя восемь деревень и полтыщи безразмерных вёрст отчизны. Одна радость участковому — с Косой особых проблем не было, всё в пределах национального мордобоя. Народ здесь проживал душевный и спокойный.
Сергей Никитич появлялся, как Фауст, — в клочьях дыма! Жал на клаксон, «козёл» блеял тусклым фальцетом, созывая жителей к колодцу. Потом участковый принимал от сухонькой бабы Насти стаканчик самогона и зелёную репку.
— Здравствуйте, Сергей Никитич.
— Угу… — обмахивался надкушенной репкой участковый. — Вы тут, случайно, моей фуражки не видели? Такая, с красным околышем. Ну, я в ней вчера у Федотова на именинах гулял.
— Нет вроде.
— А, ну ладно. Если найдёте, припрячьте. Заеду, заберу. Нынче таких уже не шьют. Не тот крой пошёл. А сапог моих хромовых, случайно?..
Забираясь назад в «газик», участковый сильно накренял его весом и захлопывал кривую дверцу. Дверца крякала, но упорно не закрывалась.
— От зараза.
Народ стоял смирно, с любовью и интересом глядя на участкового.
— А чего заезжали, Сергей Никитич? Может, сказать чего хотели?
— Чего хотел, того сказал, — кряхтел участковый, вращая педаль зажигания. — Я так, показать, что жива ещё наша милиция. И вот ещё… Федьку Куролесова позовите, пусть больше не прячется в сортире. Проколотую шину я ему простил, отработает в гараже.
Когда дым от участкового рассеивался, над лопухами снова принимались порхать бабочки, и в Косой всё возвращалось к прежней жизни.
Дел в деревне немного. Вернее, всего одно — никакого. Если раньше народец ещё подрабатывал между делом, шуршал чего-то там в колхозе, попивая по праздникам казённую и разбавляя домашними заготовками, то нынче колхоз «Рассвет зари» приказал всем долго мучиться. Председатель повесился на шнурках в управе, устав от долгов, белой горячки и затяжного конфликта с двумя сожительницами. В Косой, построенной ради одного свинарника, настала непролазная безысходь.
После кончины председателя уездная управа объявила всех вольными фермерами! Пожав руку старосте, вымарали списком из платёжных ведомостей, чирк-чирк, и нет у.
На радостях счетовод управы напился и спалил конторский флигель, вместе с паспортами и метриками косочан. Счетовода, конечно, судили, товарищеским судом по морде… Но паспортов и метрик уже не вернуть, а может, и не было их вовсе, померещилось. Так осталась деревня без документов и дальнейших перспектив.
В общем, на какие шиши жили-были косочане — неизвестно. Кому какое дело, живут же в прериях североамериканские индейцы, в качестве дикой природы и национального колорита. Никто не пристаёт к ним с дурацкими вопросами, могут ведь и по балде томагавком дать!
Народ в Косой не унывал. Пил, как и положено, и даже пытался чего-то там латать, кроить. Последним грандиозным проектом в Косой стало строительство сортира для Павла Ивановича Загорулько. Случилось два года тому — строили храм Естественной Надобности весело, всей деревней. Щепу и доски принёс Макар Зосимович Ширяев, о нём речь впереди, разобрав остатки свиного загона. Долго утверждали генеральный проект, спорили, стучали стаканами и топорами, а когда через месяц этот «билдинг» рухнул на голову Павла Ивановича, едва не сделав человека заикой, учредили комиссию и сошлись на непригодности свинских досок к важному делу.
Зато доски годились для печки — топить зимой. Как вы уже догадались, центральным отоплением в Косой не пахло, пахло навозом. Гора этого добра досталась в наследство от советской власти. Этим-то кизяком косочане и топили широкие, в пол-избы, печи, вперемежку с дровами и сухим торфом.
Memento mori… Первым, понятное дело, на заре реформ закончился торф. Затем исчез кизяк, следом дрова. И тут все вспомнили о гниющем на ветру свинарнике, крупнейшем в Европе! Два года свиноферма усыхала, убывая в размерах, пока не осталась от неё куча мусора. Аномалия проста — исчезал, скажем, шифер, и тут же появлялся на крыше бывшего агронома. Растворялись балки и стропила, а дед Игнат Коломийцев обзаводился новой банькой. Потом в дело пошли совсем огрызки — щиты от стен и утеплитель.
Вскоре деревню исключили из реестра колхозных угодий. Никто ничего не понял, три года терпеливо ждали, что районная управа одумается и вернёт всё на место — людям обещание зарплаты, колхозу обещание работы. Годы шли, а райцентр как в дыру ухнул.
Лишь в прошлом, в девяносто седьмом, году объявился в Косой некий мелкотравчатый начальник. Вертлявый такой, с рыбьей чешуёй в глазах. Объявил, что на Большой земле пришёл конец Советской власти, и всем теперь свобода! В смысле, свободны… Нет дураков за работу платить! Демократия вокруг и полная… Слово такое ввернул, мужики приняли за новые матюги.
