За горной вершиной вставала из тумана следующая, уходили за горизонт заледенелые горбатые громады и так же бескрайне темнело над ними грозовое небо...
Большинство квадратов и прямоугольников законченных холстов было заключено в простые рамки то темных, то золотистых тонов. В их обрамлении даже сходные пейзажи резко контрастировали друг с другом.
Голос художника вернул меня в мастерскую:
- Прошу вас, помогите установить эту работу.
Мы осторожно подняли картину почти двухметровой ширины.
За окнами мастерской солнечные лучи нащупали наконец разрыв в облаках, косой золотистый свет словно промыл полотно. Я отошел на несколько метров, чтобы охватить взглядом всю картину, и замер завороженный.
Великолепная панорама ранней осени ожила перед нами: низкие луга со стогами сена, пустеющие берега северной реки, сплошная стена леса на противоположном высоком берегу. В непрерывной полосе деревьев желтыми и огненными факелами вспыхнули осенние кроны. Утренний ветер лесной рябью ложился на широкой водной дороге, и далеко-далеко, у самого поворота, замерли темные черточки рыбачьих лодок. Впечатление, вызванное картиной, с каждой минутой усиливалось.
Картина словно перекрыла все просмотренные нами раньше. Обрамленная золотистой мерцающей рамой, она не только отдавала щедрую палитру осенних красок, но магически обращала к себе, концентрировала наши взгляды на двухметровом полотне. Глубокая речная синева, желтизна и пламень осенних деревьев, мерцающее обрамление, казалось, переходили в породившие их потоки солнечных лучей, заполнивших мастерскую. И тогда я почти явственно услышал высокую и чистую мелодию северного края, в которой переплетались плеск волн, шелест деревьев, крики невидимых птиц и еще многие голоса и звуки живой природы.
Нежданная боль кольнула меня в глубине груди.
- Неужели и это чудо не живое?
С нетерпением и страхом мои глаза обежали золотую рамку картины, несколько раз пошарили по нижней, роковой планке. Таблички не было.
Художник, молча наблюдавший за мной, покинул свое место у окна и пригласил, показывая на кресла у круглого трехлапого стола:
- Давайте сделаем перерыв и присядем.
Трудно было оторваться от покоряющего пейзажа, и я невольно вздрогнул от негромких слов.
- Да, да, конечно, благодарю вас, - пробормотал я, попятившись к столу и не отрывая взгляда от леса и широкой реки.
Я, несомненно, знал эти места, может быть, проплывал по этой реке или бывал на берегу в одной из многих экспедиций, только название места ускользнуло из памяти.
- Извините меня, - обратился я к художнику, - удивительно сильная вещь и очень знакомое место. Это Триполье?
- К сожалению, нет.
- Тогда, наверное, между Всесвятским и Березовкой, мы работали там позапрошлой осенью?
Художник улыбнулся и отрицательно покачал головой.
- Не будем гадать, я охотно укажу вам на карте точное место.
- Скажите, - не сдержался я. - Картина не закончена?
- Закончена полностью, разумеется, в пределах моих скромных способностей. Впрочем, присаживайтесь, постараюсь вам все объяснить, - повторил приглашение художник.
Он принес закипевший чайник, и мы присели в легкие плетеные кресла. Пока заваривался чай, я нетерпеливо ждал обещанного объяснения.
- Как вы, наверное, догадались, - начал художник, осторожно касаясь чашки с крепким чаем, - все дело в рамках картин. Я делаю их из самых обыкновенных буковых планок. Но затем покрываю особым составом, изобретенным мной и играющим не меньшую роль, чем сами полотна. На этой картине он имеет живой золотистый цвет.
- Совершенно как золото старинных багетов, - успел я вставить в его неторопливый рассказ.
Он чуть поморщился на мою реплику и продолжил:
- Важно другое: состав обладает свойством менять цвет в зависимости, скажем, от некоторых обстоятельств. Приглядевшись внимательно, вы обнаружите, что первоначально краска слабо фосфоресцирует. Если, предположим, обстоятельства, ну да, если обстоятельства изменяются, - твердо выговорил художник, - и изображенный на картине объект перестает существовать либо близок к исчезновению, или в конце концов насильственно изменен настолько, что теряет свои черты, свою естественную жизнь, словом, вы меня понимаете? В тот самый день, когда происходит такая беда, картина, точнее ее обрамление, теряет свою живую силу и как бы умирает также. Тогда и происходит изменение цвета: рамка становится темной. Впрочем, некоторые считают, что чисто декоративно во многих случаях картины от этого выигрывают. Вот таким образом...
Я ошеломленно молчал, стараясь осмыслить увиденное и услышанное, совершенно забыв о первоначальной цели посещения.
- Скажите, - неуверенно начал я, - а как же эти таблички внизу картин? Почему эта Сосновка, Березовка, не знаю, как точно, почему эти поляны в том же собрании?
- Ну, положим, с табличками - это самое простое, - ответил художник. - Моя дочь увлекается зоологией и ботаникой и последние два года вместе с подругами штудирует Красную книгу. Так что эпитафии - это их комментарии. Подписи можно и снять, но рамки - это другое дело. Они существуют и должны существовать, пока сохраняется опасность для изображенных на картинах рек, лесов и животных. Поэтому картины экспонируются только с моего согласия и обязательно без каких-либо декоров и прочей мишуры оформителей, - заключил он твердо.
- Итак, давайте вернемся к началу разговора. Я мог бы предложить для предстоящей выставки три работы из тех, что мы посмотрели.
...Утром, в день открытия выставки, высокий и светлый зал с многочисленными картинами, графиками, образцами, макетами был совершенно готов. Запах клея, красок и лаков еще не успел выветриться окончательно. В правом крыле экспозиция, у колонн, на легких металлических конструкциях были помещены картины Дарова. Все дни работы выставки они собирали восторженно переговаривающихся посетителей, щелкали фотоаппараты и мерно жужжали кинокамеры.
В течение двух недель я каждый день за полчаса до открытия заходил в пустой зал и спешил к дальним колоннам. Дежурные привыкли к моим ранним приходам и перестали задавать вопросы.
Я проходил в правую часть зала, останавливался у одной из белых колонн и напряженно ждал, когда косые утренние лучи поднимутся над липовой аллеей, протянувшейся вдоль здания. Проходило несколько минут, и теплый солнечный свет ударял в огромные зеркальные стекла, тени уползали за колонны, краски оживали на картинах.
В потоках света, вместе с шелестом листьев за окнами, разноголосыми птичьими голосами входил в зал солнечный день. И, словно отзываясь ему, в тот же миг загорались мерцающим золотом неширокие рамки двух нижних картин поразительного художника Дарова.
