— Я пока обуюсь, — сообщил он, — а ты пока сумку поищи. У Танюхи где-то пустая сумка была — большая такая, болоньевая. С «Аэрофлотом»…
Я демонстративно улегся на спину, заложил руки за голову.
— Идите куда собрались, Сима, — сказал я. — Я устал от вас. Если что узнаете о причинах задержки, будьте добры, расскажите.
— Фиг тебе, Петрович! Вместе пойдем.
От прямого насилия меня спасло появление Танечки и Олега: при них Сима почему-то робел… Может быть, потому, что Олег был его на полголовы выше и в три раза уже в бедрах при равной ширине плеч, а свои любовно взращенные мускулы носил не только для декорации.
Олег был очень правильным молодым человеком: не пил, не курил, избегал жаргонных словечек, занимался четырьмя видами спорта и учился на брокера. И если он не пропустил даму вперед, значит, у него на это были веские причины.
— Извините, Танечка, — сказал он, едва откатив дверь купе, — вам придется подождать, пока не выветрится.
Войдя, он сочувственно улыбнулся мне, движением руки устранил с дороги Симу, скатал Танечкину постель и забросил ее на багажную полку.
— Сядь вон туда, — сказал Олег, еще одним движением руки передвигая Симу в угол у двери, — и постарайся не дышать.
Сима хмыкнул.
— Ты лучше расскажи, чего узнал? Из-за какого мы тут…
Он не договорил, потому что Олег зажал его губы ладонью.
— Действительно, Олег, — поддержал я Симу. — Вы бы с нами поделились информацией, а то мы тут сидим, ничего не знаем.
— Конечно, поделимся. — Олег улыбнулся мне, споро наводя порядок на столике. — Всем, что имеем… Танечка! — позвал он, выглянув в коридор. — По-моему, уже терпимо… Давайте сумку.
— Танюха! — оживился Сима. — Молодой меня заразой обзывает! Ты его за это к телу не подпускай, а то обижусь.
— Дурак! — сказала Танечка, входя и садясь рядом со мной, напротив Симы.
Я поспешно отвел глаза, потому что средняя пуговка на ее блузке расстегнулась. Бюстгальтеры Танечка, видимо, никогда не носила — не было, знаете ли, нужды.
Олег между тем раскрыл Танину болоньевую сумку с эмблемой Аэрофлота и стал выкладывать ее содержимое на столик. Содержимого было немного, и оно было странным. Четыре кусочка хлеба (тоненьких, явно ресторанной нарезки), четыре баночки аджики и десятка два плоских стеклянных баночек с черной икрой (из них Олег выстроил четыре одинаковые стопки, и одна баночка при этом оказалась лишней).
— Все, — сказал он, сев напротив меня и аккуратно складывая сумку. — На это ушли все наши наличные деньги. Танечкины и мои.
Сима молча протянул свою лапу, взял лишнюю баночку, повертел ее перед глазами и положил обратно.
— Видал, на что «бабки» тратят, ослики? — сказал он мне. — Я же говорю: мусор!
— А у вас, как я понимаю, денег уже не осталось? — спросил Олег.
— Рублей триста, — сказал я и посмотрел на Симу.
Сима сидел, сунув руки в карманы, и смотрел в потолок.
— Да, это не деньги, — согласился Олег. — Разве что покушать, если успеете: там пока еще кормят. А на вынос — только вот это… И воды никакой. Было сухое вино и пиво, но их уже разобрали, нам не досталось.
— А в титанах? — подал голос Сима.
— Титаны пусты. Утренний чай был последним: по расписанию мы в шесть вечера должны быть на месте.
— Но почему… — Мне пришлось сглотнуть подступивший комок, чтобы продолжить. — Разве это надолго? Что случилось?
— Посмотрите в окно, — Олег пожал плечами, — и вы узнаете все, что знают другие.
— Война?
(Не знаю, кто задал этот вопрос — я, или Сима. Кажется все-таки, я.)
— Сомневаюсь, — ответил Олег. — Хотя есть и такая версия.
— Версия… — повторил я. — Почему версия? У вас что, нет никакой информации? А проводники что говорят? А радио?
— Проводники заперлись в бригадирском вагоне и уже четвертый час заседают. Поездное радио передает баллады Алексея Толстого вперемешку с русскими плясовыми. Поэтому информации нет, одни слухи. Если хотите, могу изложить.
— Валяй, старик, — сказал Сима. — Время терпит.
— Хорошо. Версий множество, я перечисляю основные…
Основные версии Олега сводились к: а) Авария. Впереди столкнулись два состава. Если бы это было так, мы бы давно двинулись обратно в Березино и перешли на запасный путь. («И ворон не видать, — заметил Сима. — Со всех сторон летели бы».) б) Березино отделилось от Бирюкове — а наш состав оказался на спорной территории. Пока две мэрии не договорятся, где ставить таможню, нас не пустят ни туда, ни обратно. Вполне похоже на правду — особенно если вспомнить, что Березино находится в Тунгусии, а Бирюково в Корякии. (Так решил Сима, но, по-моему, напутал: Корякия где-то не здесь…) в) Военные проводили некие жутко секретные испытания. У них взорвалось не там, где надо, а нам не повезло: попали под воздействие. Теперь нас объявили подопытным материалом и будут изучать последствия. г) Изучать нас действительно будут, но никакие не военные, а гончепсяне — гуманоиды из созвездия Гончих Псов. Светящийся дискоид со щупальцами, который ночью видели две женщины и один мальчик из девятого вагона, был на самом деле побочным эффектом пространственной свертки — так что теперь мы от всего отделены. Солдаты никакие не солдаты, и «шилки» никакие не «шилки». То и другое — муляжи, наскоро сооруженные гончепсянами для правдоподобия. Заметили, что скоро полдень, а солнца не видно? То-то! (Эту версию Сима никак не прокомментировал. Выслушал молча, приоткрыв от внимания рот, и даже не чесался.) д) Все это выдумки — а на самом деле китайцы тридцать лет готовились и вот наконец напали. Ничего не слышно, потому что фронт пока еще далеко, но вся прифронтовая стокилометровой ширины полоса взята в режим. е) Это все жиды! («И кацапы с чурками».) ж) Не жиды, а жидов, потому что давно пора. Россия для русских!.. з) И это еще далеко не все, потому что версия о гончепсянах имеет бессчетное множество вариаций, более или менее трансцендентных: все различные сдвиги во времени, параллельные пространства, раскрепощение сатанинских или божественных сил и даже — неуклюжесть одряхлевшего тибетского далай-ламы, задевшего локтем тот самый заварочный чайник (сработанный из сардониксовой скорлупы яйца Дунги-Гонгма), в котором содержится наша Вселенная…
— Про гончих псов ты клево загнул, — заявил Сима. — А только вертухаи — настоящие, гадом буду. Глянь, как стоят!
Мы глянули. Картина за окном вагона была все та же, только цепочка солдат вроде бы стала погуще. И беззвучная суета возле «града» (если это был «град») прекратилась — теперь его стволы смотрели не прямо на нас, а в сторону, туда, где была голова состава.
