Подъем вел сквозь дубраву, деревья росли совсем рядом от дороги. Тесное место. Нехорошее место.
Нехорошие люди.
Нет, не люди — муты. Еще хуже. От мутов откупиться просто невозможно.
Их было шестеро — по трое с каждой стороны. Едва прикрытые волчьими шкурами, с дубинами наперевес, они обступали рыцаря, ожидая сигнала вожака.
— Шли бы вы, ребята, подобру-поздорову, — сказал рыцарь. Без страха сказал, без дрожи.
Вожак словно этого и ждал. Взревел — или крикнул? Говорили, что у мутов и речи-то нет, одно звериное рычание, — взревел и бросился навстречу рыцарю. В тот же миг бросились и остальные.
Луу-Кин нажал потаенный сучок, из посоха выскочил клинок, обоюдоострое жало. Задаром не дамся!
Но биться ему не пришлось — все окончилось в считанные мгновения. Один мут пал в кусты с распоротым турьими рогами брюхом, а остальных посек рыцарь. Он оказался двуруким, и сабли, с шипением рассекавшие воздух, рассекли и мутов — кого надвое, кому только отделили голову от тела.
— Я ж предупреждал… — рыцарь спешился, вытер дымящиеся клинки о траву, еще и еще.
Обезглавленное тело вожака ползало по земле, тур хрипел, норовя и этого поддеть на рога, но рыцарь положил руку на холку.
— Оставь, Бышка, это лишнее. Ну, — он обратился к Луу-Кину, — ты, я вижу, в полной боевой готовности? Молодец!
— Я не успел, — пробормотал Луу-Кин.
— Бывает, — рыцарь наклонился над телом, присматриваясь. — Племя Серых Волков. Странно, как их занесло сюда? И с каких пор они нападают средь бела дня?
Безголовый вожак вцепился в соплеменника, павшего от рогов тура, и они оба продолжили бой, уже мертвые, но еще не понявшие собственную смерть.
— Я слышал… — начал было Луу-Кин и запнулся.
— Говори, говори.
— Я слышал от других торговцев, что встречали мутов и на других шляхах. На Куу-рском, на Луу-ганском. А на Муу-ромском они даже напали на отряды Дорожной Стражи. Правда, ночью.
— Вот как, значит. А ты чего же? В такие времена добрые люди в одиночку по дорогам не ходят. И недобрые тоже.
— Я подумал, что одному проскочить легче. Незаметнее. — Луу-Кин подумал, что и рыцарю негоже в одиночку-то, но вслух сказать не посмел. Не положено простолюдину рта раскрывать, когда не спрашивают.
— Хорошее объяснение. Зовут-то тебя как, мирный одинокий торговец редкостями?
— Луу-Кин, о доблестный рыцарь, — это «о» должно было придать речи торжественность и величавость. Луу-Кину очень хотелось показать свое отличие от прочих торговцев, темных, невежественных, только и думающих, как выжилить лишний грош.
— Меня можешь звать Кор-Фо-Мин.
— Да, о доблестный рыцарь.
Кор-Фо-Мин, — значит, из дома Кор. Он так и думал. Рыцарь Без Щита мог быть только из дома Кор.
— Вот и познакомились. Теперь пора и дальше идти, а то вечер близок.
По счастью, постоялый двор тоже был недалек. Часа два прежней ходьбы. Но рыцарь придерживал тура, и Луу-Кин шел шагом обычным, долгим.
— Однако пошаливают тут у вас. И действуют лесовички не так, как прежде, стаей, а по правилам военной науки. Засада, нападение с флангов… Шесть душ всего (Луу-Кин вздрогнул — рыцарь сказал, что у мута есть душа! Ну, им, рыцарям, и не такое позволено), идеальное количество для засады.
— Осмелюсь сказать, доблестный рыцарь Кор-Фо-Мин, для меня одного их было слишком много, а для вас — слишком мало.
— Молодец, подметил верно. Значит, поджидали они не нас, а просто — кого судьба пошлет. Или, может быть, определенную пару? Ты как думаешь, мирный торговец?
— Не знаю, о доблестный рыцарь. Этим проклятым мутам лишь бы мясо… — Луу-Кина затрясло. Запоздалый страх высосал все силы, хорошо, у частокола постоялого двора. Из последних сил тащился он вслед рыцарю.
— Какое счастье, какая радость! — непритворно ликовал хозяин. Конечно, улыбка размером с месяц предназначалась не ему, бедному торговцу, с него какой доход — медный грошик за ночлег. Но рыцарь дома Кор!..
— Счастье как счастье. — Рыцарь спешился, но повод тура отдавать не спешил.
— Доблестный рыцарь может не беспокоиться — мой слуга прекрасно обиходит вашего прекрасного тура.
— Да? — Рыцарь посмотрел на тура. — Ты, Бышка, как считаешь?
Тур, похоже, не возражал.
— Ладно, старайся. — Рыцарь позволил слуге отвести тура в конюшню. — А двуногих у вас обихаживают?
— Дву… Ха-ха-ха! Рыцарь изволит шутить! Лучший стол невозможно найти до самого замка!
— Это, конечно, обнадеживает… Руки у вас мыть принято?
Луу-Кин бочком-бочком пошел было в сторонку.
— Полагаю, мирный Луу-Кин, ты не откажешься разделить со мною вечернюю трапезу?
— Почту… Сочту за честь… — залепетал он. В старых былинах говорилось о том, как рыцари в походах, бывало, делили хлеб с простолюдинами, так в былинах много чего говорилось. Простолюдины вдруг оказывались утерянными или украденными в детстве принцами или, напротив, добрыми чародеями, а он, Луу-Кин, ни принца, ни чародея в себе не ощущал. Разве потаенный, неведомый какой? Любишь ты, брат, мечтать, оборвал он себя. О другом мечтай — распродать товар с выгодой…
Вымытый — а мыть пришлось и шею, — сидел он за господским столом. Стол как стол, даже меньше черного, для людей простых, обыкновенных. Но — с видом на очаг. Прежде чем зарезать курицу — принесли, показали, вот-де она какая, живая, здоровая, одна голова, две ноги, два крыла. Так же показывали и траву, и плоды, и ракушек. Рыцарь ракушки забраковал, уж больно злыми были на вид, остальное велел готовить на кухне скорой, походной, а покамест кушанья доспеют, подать чего-нибудь хмельного для мирного торговца, поскольку сам он по обету ничего крепче воды пить не может. Только подать не чего-нибудь, а именно рыцарского вина, поскольку пить-то он не будет, а попробовать — попробует.
Луу вина избегал: не один торговец терял и товар, и жизнь из-за лишнего стакана, а лишний стакан — это первый стакан. Но сейчас, когда он сидел за столом, отказаться было невозможно. Ну, он не один, с рыцарем, так что можно… За спасение.
Рыцарское вино, красное, прозрачное, шло необыкновенно легко, но Луу пил чинно, не хватает только нахрюкаться. Хотя в этой таверне… Наконец, подали и еду. Вкусно. Побегай этак день за днем, корку хлеба с пальцами слопаешь…
А хозяин, пока не поспели новые кушанья, суетился вокруг рыцаря, стараясь болтовней заменить неготовые блюда. Да и что ему еще делать — хозяину? В дальнем, черном углу сидела троица нищебродов, вся еда которых — кружка браги да кусок хлеба с луком. Луу одернул себя — нищеброды, как же. Обыкновенные вольные люди, как и он. Он так и водой бы обошелся, вместо браги-то. Достойная бедность — счастливый удел. Раз в жизни сел за господский стол, и нос дерет. Это он от вина занесся, не иначе, от чего же еще.
