Владимир Аренев - Карандаш с полустертой надписью

— Да-а, знатная штуковина была бы…

— Вы считаете? Я тоже поначалу решил: вот так да! Повезло неслыханно. Как думаете, что нарисовал после цветка?

Здоровяк пожимает плечами: ему жарко и скучно от выдумок попутчика, к тому же он еще не докушал, но хрустеть огурцом неудобно, приходится терпеть и слушать.

— Вентилятор! — признается почти-старик. — У меня в комнате всегда духота, вот и решил… давно мечтал, между прочим! Любовно так вырисовал лопасти, корпус, кнопочки «быстрее-медленнее», шнур, вилку. Вентилятор, само собой, овеществился. Я вилкой в розетку тычу — не всовывается. Расстояние между штырьками маленькое. Я замерял, перерисовал. Воткнул, включил. Не работает. Думаю: в механизме какие-то неполадки. Разбирать корпус — а корпус, (хоть и наполовину — пластик, наполовину — метал) не разбирается!

Ну, разбил я его в конце концов молотком. Разбил, сунулся поглядеть, в чем там дело — все детали на месте! Ну все, до одной (я ж немного в технике разбираюсь, знаю, что говорю). И — на работал, хоть ты тресни!..

Болельщики-«динамовцы» возвращаются, вынуждая почти-старика в очередной раз прерваться. Прошли.

— Ну ладно, с вентилятором не сложилось — и бес с ним. Так я, дурень, слоненка нарисовал… Вот вы когда-нибудь пытались нарисовать слоненка? Не мультяшного, настоящего?

— А зачем вам понадобился слоненок?

Почти-старик краснеет:

— Думал внучке подарить. Ну, она как-то книжку прочитала, и с тех пор это ее мечта: иметь живого слоненка. И я — нарисовал. Хобот, уши, глаза (бивней не стал — у слонят, кажется, нету бивней), ноги, хвостик. Все как положено. Знаете, что с ним случилось?

— Издох ваш слоненок, — угрюмо произносит здоровяк. — Наверняка издох.

— Да, — почти-старик сокрушенно вздыхает, — так оно и было. Хотя пару секунд жил… Как он кричал!.. Как!.. Но я о другом, знаете. Я много еще потом перепробовал всякого овеществлять, и ничего у меня не выходило. Потому что я с детства не умею рисовать, да, не умею. А…

— Простите, при чем тут изменения в истории? — устало спрашивает здоровяк и тоскливо косится на дверь в тамбур.

— Ну, это же так просто. Ведь если б я умел рисовать по-настоящему, чтобы нарисованное работало, я бы мог, скажем, овеществить сотни тонн продуктов, возвести дома, я бы…

— Бумаги б не хватило, — презрительно бросает здоровяк.

— Вот, — произносит почти-старик тихо-тихо, его слова становятся едва слышны на фоне перестука колес и разговоров в соседних плацкартах, — вот именно. Но у каждой медали есть и обратная сторона. Представьте, я когда услышал про войну, сразу и подумал: ведь я мог бы остановить ее… мне так кажется, по крайней мере.

— Как? Нарисовать «мир во всем мире»?

Почти-старик качает головой и произносит всего шесть слов, но на здоровяка они действуют убийственно: он бледнеет и перестает дышать.

— Стирательная резинка на другом конце карандаша.

— …

— Да-да, стирательная резинка. Я случайно себе ею стол продырявил, — горько усмехается. — До сих пор кто приходит — удивляется: как ты так сподобился!

Здоровяку явно не по себе:

— Так… карандаш…

— Я сжег его.

Они молчат, я молчу, катается по пластиковой столешнице несъеденное вареное яйцо.

— Почему? — спрашивает наконец здоровяк. — Неужели только потому, что не умел рисовать?

Почти-старик качает головой:

— Нет, не поэтому.

Он цокает языком и начинает невыносимо долго расправлять мятую занавеску на окне.

— Не поэтому. У меня ведь времени было — вагон. Полно у меня было времени. Да-а… Я научился рисовать — так, чтобы и работало, и… Понимаете, я научился рисовать… Вот почему.

Мы все куда-то едем, едем. Соседи больше не произносят ни слова. Я просыпаюсь.