В полном соответствии с духом времени в «Особой необходимости» людей, по сути дела, не было. То есть присутствовали, конечно, персонажи, наделенные какими-то именами и характерными приметами, но и только. В одном из писем Михайлов признавался мне, что любит «героев с квадратными подбородками». Что ж, в той первой его повести квадратные подбородки жили собственной жизнью, отдельно от героев. Вернее, они-то и были героями. Но дефектом это нельзя было назвать. Просто подлинным, единственно главным героем повести был сам дух первооткрывательства. От новых идей, вроде гипотезы И. С. Шкловского об искусственном происхождении спутников Марса, от новых перспектив, вставших перед человечеством, у автора захватывало дух, и этим ощущением он спешил поделиться с читателем.
И все-таки теперь, задним числом, я понимаю, что своеобразный привкус достаточно типичной в целом повести придавало скупо, бегло, но очень точно выписанное ощущение братства этих «квадратных подбородков». И не в том дело, что все они — люди действия, чуждые рефлексии, а потому неспособные испытывать горечь одиночества. От горечи этой ограждало их ощущение единства. Собственно, само понятие одиночества в повести никоим образом не фигурировало. «Особая необходимость» являла собой уже выигранный бой с тенью. Но бой этот все-таки имел место — где-то в подтексте, за текстом, вне текста… Но, пожалуй, во всем михайловском творчестве это был единственный выигранный такого рода бой — и, по-моему, лишь в силу того, что победа в нем задана была априорно.
В целом нашей фантастике шестидесятых — восьмидесятых была свойственна повышенная социологизированность. Помню, году в восемьдесят шестом или седьмом на одном из заседаний секции фантастов в ленинградском (тогда еще) Доме писателя Борис Стругацкий заметил, что в те годы писать было легко: достаточно намекнуть на что-нибудь вроде концлагеря, например, и ты уже хорош, тебя читают и восхищаются твоей смелостью, за которую готовы списать все остальные литературные грехи. Наблюдение очень справедливое, хотя сами братья Стругацкие таким рецептом отнюдь не пользовались. Но так или иначе, а человек индивидуальный интересовал тогдашнюю НФ мало и редко — преимущественно он лишь персонифицировал ту или иную авторскую концепцию.
Впрочем, корни такого отношения к литературному творчеству и произведению уходят еще в отечественную словесность прошлого века, вовсе не фантастами ефремовского призыва было оно вызвано к жизни. Так что михайловская проза была в этом смысле достаточно типичной — с тою лишь разницей, что уже со второй повести — «Спутник „Шаг вперед“» — писатель старался придать своим героям черты самодостаточной личности. Конечно, они все равно оставались традиционными персонажами НФ, героями приключенческого жанра, которому по определению чужд детальный, до нюансов выписанный психологизм. Все их качества принято подавать укрупненно — но достаточно рельефно, чтобы они воспринимались правдоподобными и жизнеспособными литературными героями. Так что уже в «Спутнике…» квадратные подбородки приросли к лицам, и физиономии получились привлекательными и интересными.
И все-таки по-настоящему откровенно тема одиночества впервые прозвучала в рассказах «Ручей на Япете» и «Пилот экстра-класса». А затем — в романе «Дверь с той стороны».
Положенная в основу романа ситуация предельно проста: маленькая группа землян (точнее — представителей земной цивилизации, давно уже расселившейся по планетам многих звездных систем, образующих Галактическую Федерацию) в силу обстоятельств оказывается изолированной на борту межзвездного лайнера «Кит» без какой бы то ни было надежды, пусть в самом отдаленном будущем, вернуться в человеческое сообщество — той надежды, что двадцать восемь лет поддерживала Робинзона Крузо. Научно-фантастические мотивировки, хотя и разработанные Михайловым с присущей ему скрупулезностью, в данном случае принципиального значения не имеют; роль их чисто функциональна, они лишь обуславливают экстремальность ситуации, в которой оказались герои романа.
Подобные космические робинзонады описывались в НФ уже великое множество раз — начиная с «Сирот небесных» Роберта Хайнлайна (в русском переводе неудачно озаглавленных «Пасынки Вселенной»). Частенько они служат лишь поводом показать, сколь легко прорывается сквозь тоненький лак цивилизации скрытый в человеке дикий зверь. Неизбежность духовной деградации изолированного социума, неизбежность возникновения между людьми кровавых междоусобиц в духе истории мятежников с «Баунти», поселившихся на затерянном в просторах Тихого океана островке Питкерн, — вот лейтмотив подобных книг. Правда, порою авторы ставят перед собой задачу прямо противоположную — смоделировать идеальную общину, построить внутренне непротиворечивую утопию. Коллективная робинзонада — как выход из индивидуального одиночества. Таков, например, жюльверновский «Таинственный остров». Михайлов выбрал третий вариант.
Герои романа — отнюдь не железные космопроходцы с квадратными подбородками, к числу каковых (да и то с натяжкой!) можно отнести лишь членов экипажа «Кита». Пассажиры же — люди очень разные, с различными жизненными целями, культурными уровнями и запросами, несхожие по характерам, темпераментам, интеллекту. Схожи они лишь в одном — здесь, во чреве «Китовом», все прежние их цели и планы оказались потерявшими смысл; все они очутились наедине друг с другом и каждый наедине с собой.
Выход из изоляции найти в конце концов удается. Чисто психологический, фальшивый, подсказанный опытом администратора Карского (замечу, написать такую фигуру мог лишь человек, хорошо знающий нашу новейшую историю, собственной судьбою прошедший изрядный ее кусок, прекрасно помнящий, например, обещание, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме). «Карский хорошо знал, что главное — это сформулировать лозунг, поставить цель, к которой людям хотелось бы стремиться. Насколько и в какие сроки эта цель достижима — другое дело». Нетрудно понять, что создать новую Землю и расплодить по ней новое человечество героям не под силу — тут не хватит ни мощности гравигена, ни богатства их генофонда. Но выход — пусть мнимый — найден. С таким же тщанием трудился, вытесывая свою так и не спущенную на воду сверхпирогу, Робинзон… И это придавало его жизни цель и смысл. Зато вот индивидуального одиночества обитателям «Кита» преодолеть так и не удалось. Они мечутся, прибиваются друг к другу и расстаются, с болью рвут одни связи и мучительно пытаются установить другие… Тщетно! «Дверь с той стороны» — блестящая, многоплановая, полифоничная трагедия одиночества.
