Аспирант замер как вкопанный, уперев в него луч фонарика. Профессор тоже остановился, недоумевая. А потом сердце его отчаянно забилось. Неужели кто-то опередил его, и теперь ему придется делиться с кем-то деньгами, славой?
— Жорес, что за дурацкие шутки?
Человек в белоснежном костюме неожиданно повернулся, и, когда луч фонарика коснулся его лица, оба, и аспирант, и профессор, разом закричали от ужаса.
Может быть, создание, оказавшееся перед ними, и было когда-то человеком, но теперь оно изменилось — лицо превратилось в лик мумии, обрамленный шевелюрой длинных седых волос. В глубоких впадинах ярко горели алые огоньки хищных глаз, а рот скалился в улыбке. Но не это было ужасно, и даже не то, что белоснежный костюм неведомой твари покрывали свежие брызги алой крови, а то, что существо широко улыбнулось, выставив напоказ ряд фарфоровых зубов, больше похожих на клыки хищника, и произнесло утробным голосом:
— Что ж… Добро пожаловать в мои владения. Меня зовут Руслан.
А потом он взмахнул белой тростью с набалдашником в виде старинного космического корабля и, шагнув в сторону, изящным жестом, пригласил их во тьму — в чрево марсианского города.
А на разбой
Берешь с собой
Надежную *censored*у,
Потом — за грудь
Кого-нибудь
И делаешь варшаву [1]
В. Высоцкий «Вот раньше жизнь…»
У двери бункера Пятак тормознул. Омерзительная дверь. Грязно-зеленая, покрытая плесенью, ничуть не отличающаяся от других таких же. Их тут на каждом этаже штук по сто, а то и больше. Вроде бы нужно постучать, но прикасаться противно… К тому же Пятак вспомнил лица друзей-приятелей и ему стало тошно. Не люди, а настоящие уроды. Впрочем, никто из них нормом изначально не был, так что нечего сопли жевать. Поскольку, будь они нормами, то и жили бы на верхних уровнях Санкт-Москоу, а не в трех километрах вниз от престижных кубалов. Но, конечно, и мутами их назвать нельзя: у каждого две руки, две ноги, одна голова — это уже норм. Только кому-то повезло побольше, кому-то поменьше, и к тем, кому больше повезло, Пятак не относился.
И все же он постучал. Потом тряхнул рукой, словно хотел отделаться от неприятного ощущения: дверь была старой, осклизлой.
Открыл Роб — мелкий, шустрый, задиристый. Глазки бегают, словно только что украл чего. Еще в детстве его кто-то Воробьем окрестил. Только Воробей слишком длинно, вот он в Роба и превратился. Среди цивилов его Пашей звали, а тут Роб и Роб. Открыл он дверь и уставился на Пятака, как баран на новые ворота, и так нагло говорит:
— Привет, Пятак, чего приперся?
Пятаком Михаила Федина окрестили давно, даром что ростом метра под два, так ведь и вес за двести, и морда круглая, с широченным носом и крошечными утопленными под складками жира глазками… В первый момент Михаил хотел объяснить Робу, кто у кого о чем-либо должен спрашивать, а потом посмотрел на этого сморчка и стало ему еще тоскливее. Даже желание загасить его кулаком по темечку так, чтобы раз и навсегда, пропало. Он просто взял Роба за шиворот, развернул и пинком по пятой точке придал правильное направление движения — в глубь квартиры.
— Но-но, полегче! — заверещал Роб, только Пятак его не слушал.
Нагнувшись, он с трудом протиснулся в дверь и захлопнул ее за собой. Потому как двери открытыми держать никак нельзя. Три шага по темному коридору с ободранными, покрытыми плесенью стенами, и Пятак уже был в штабе, а точнее, в большой комнате, напрочь убитой двушки. Сразу видно было, что это место для тусни, а не обитель цивилов. У стены голоцентр, окна напрочь забиты пластиковыми листами, хотя, будь они застеклены, вид на Туннель 307-49 был бы ничуть не лучше.
В центре комнаты возвышался колченогий стол с натюрмортом Персика — «Срач»: пустые бутылки, объедки, хабарики, громоздящиеся друг на друге наподобие руин Вавилонской башни. А вокруг стола собрались приятели Пятака, точнее, те отморозки, с которыми ему выпало жить в одном кубале. Монах — самый старший из них. Ему уже стукнуло двадцать пять, а может, и больше. Он всегда был предводителем, длинный — всего на полкастрюли ниже Пятака, — тощий, как скелет, с черными длиннющими волосами — не волосы, а склеившиеся патлы, которые, судя по всему, он никогда не мыл. Шкипер — маленький коренастый крепыш, грудь колесом — мерзкая квадратная морда, обрамленная шкиперской бородкой. Задиристый гад, его послушать, так он всегда прав, хоть утверждать будет, что дважды два — пять. Персик — с комок рыжих волос, снежный человек этого дурдома. У него борода от самых глаз растет и лоб в палец шириной, а все остальное — рыжая шевелюра. И, конечно, Сково — полностью Сковорода — с лицом круглым, плоским, хоть блины пеки, и головой без единой волосинки. Во всем черном, с кучей пирсинга на лице, она больше всего напоминала ньюгота, но это было лишь первое, ошибочное впечатление. Ну а кроме всех этих колоритных персонажей Пингвинута — маленькая круглая, ходит вразвалку, как Пингвин. Вот и вся компания.
— Ну и чего звали? — недовольно буркнул Пятак, глядя на друзей-приятелей. Не любил он, когда его дергали, а тем более заставляли куда-то идти, хотя с судьбой не поспоришь. Можно, конечно, всю жизнь дома просидеть, жуя гамбургеры с картошкой фри и лазая по Сети, только эту картошку с гамбургерами на что-то покупать надо, да и за электричество платить, в общем, и так далее…
Пятак свой вопрос повторил, только никто ему отвечать не спешил. Монах пиво потягивал из банки, Персик со Шкипером о чем-то шептались, склонившись над какой-то бумагой. Сковорода курила в дальнем углу, и, судя по запаху в комнате, совсем не табак, а Пингвинута, как обычно, спала в потертом кресле.
Наконец поняв, что с паузой он перегнул, Монах сплюнул на пол и еще раз хлебнул из банки.
— Дело есть.
— Оно понятно, иначе бы и не звали.
— Ты не остри, Пятак, не остри, а то на сало нарежем, — усмехнулся Монах, морда его скривилась, что красоты ему вовсе не добавляло. Ну а в желтом свете одинокой лампочки, свисающей с потолка на голом проводе, Монах напоминал одного из героев третьесортного ужастика, этакий злой гений, планирующий как минимум покорение планеты, а то и всей вселенной.
— Это еще кто кого нарежет, — усмехнулся в ответ Пятак, похлопав себя по пузу. По сравнению с Монахом он был настоящим гигантом. Один кулак размером с голову предводителя. Чем-чем, а вот силушкой Пятака природа не обделила.
