Джон Бойд - Опылители Эдема

Решив выбраться наконец из инкубатора, я поставил последнюю точку и отпечатал роман. Подыскивая название, — мне не хотелось называть его «Синдромом хорошей погоды», потому что слово «синдром» было не настолько широко распространенным, — я приметил на полке своей библиотеки «Последний поезд из Атланты» и пришел к выводу, что это хороший знак, поскольку Атланта — мой родной город. Я назвал мою книгу «Последний звездолет с Земли». Это была удачная кража, потому что такое название соответствовало одному парадоксу повествования: мой последний звездолет поднимался с Земли где-то около 34 года нашей эры или 1968 года, в зависимости от того как вести отсчет времени. Хайнлайну работа понравилась ровно настолько, чтобы дать на нее положительный отзыв: к моему сведению, он рекомендовал роман впервые и счел это уместным только потому, что именно его рассказ помог мне вынянчить эту фантазию.

Казалось, мифические оттенки грехопадения из лучших побуждений в первом романе сработали, поэтому, планируя второй, я, не смущаясь, пошел на похищение мифа о Федре. Героине было дано имя Фреда, а ее молодому тайному возлюбленному — Полино. Один из кульминационных монологов сюжета я взял почти нетронутым из «Федры» Расина; а почему бы и нет? Тот сам стащил идею у Еврипида.

Я снова попытался замешать повествование на поэтических блестках «Прохладных зеленых холмов Земли», но писать поэтический роман тяжелее, чем короткий поэтический рассказ. Выдерживать единый стиль «Опылителей Эдема» было трудно еще и потому, что последней книгой, которую я прочитал до того, как начал писать роман, оказалась «Когда солнце умирает» Орианы Фаллачи и ее стилистические штучки постоянно выскакивали из моего подсознания, как изюминки из пасхального кулича. Так что их тоже пришлось использовать.

В классическом мифе Федра, полная раскаяния за вину в кровосмешении, удавилась. Создавая Фреду как идеальную — с мужской точки зрения — женщину, которая, занимаясь любовью, могла бы наизусть читать Шекспира, я до такой степени был ею очарован, что не смог приговорить ее к такой смерти. По существу, я уничтожил Полино, просто, чтобы она ему не досталась, но мне очень не хотелось позволить ласкать ее и другому мужчине. Она была моя. Из затруднения меня вывел Джон Уиндем. Когда Фреда все-таки сдается, ее партнершей оказывается орхидея-лесбиянка на планете ходячих растений.

Мне нравилась парадоксальность названия «Опылители Эдема». По логике вещей в Эдеме не могло быть опылителей. Как только Адам и Ева открыли для себя процесс воспроизводства рода человеческого, Эдема не стало. Они были изгнаны за свой «грех».

Если бы книгам этой трилогии можно было дать имена персонажей Шекспира, роман «Растлители Небес» был бы Эдмундом из «Короля Лира». Эта книга — незаконнорожденное дитя научной фантастики, но производилось оно на свет с большим спортивным азартом.

Изначально сюжет романа основывался на мифе о Прометее, но мой герой должен был принести людям не огонь, а правду об их истоках, носителях хромосом XYY, которые были сброшены с Небес. Как и в классическом сюжете, в развязке романа моего Прометея терзают фурии, но на пути к развязке происходят удивительные вещи.

Два космических разведчика с Суверенной Земли производят посадку на планете, которая, возможно, была родным домом человечества и истоком человеческой концепции Небес. Разведчики — закоренелый баптист из южан и такой же закоренелый католик-ирландец — потрясены терпимостью и вседозволенностью, царящими на этой планете; они вознамериваются учредить в обществе населяющих ее существ более строгую систему морали и этики. Между землянами возникает конфликт относительно формы, в которую следует облечь «обращение грешников».

Повествование ведется с точки зрения южанина — этакого Джонсона-младшего космических дорог — в манере языка «доброго малого». По мере развития сюжетной схемы и становления характеров персонажей мои симпатии переходили от южанина к словоблуду-ирландцу, и я нашел действительно восхитительный стиль — «южное бахвальство». Бывало, далеко за полночь я будил жену, фыркая от смеха над некоторыми колкостями, которыми обменивались мои персонажи.

Скрытые мифические аллюзии постепенно вылиняли, а ирландец одержал окончательную победу, завоевав мое расположение. Он остается на Небесах, — обратившись, видимо, в иудаизм, — тогда как южанин, уверенный в том, что он — убийца, отправляется обратно на Землю. Ведя звездолет через космос к Земле, он пытается превысить скорость света, подтвердить парадокс дедушки и прибыть на Землю до начала их миссионерского вояжа, чтобы воспротивиться его предприятию; он опаздывает всего на несколько дней, хотя предпринятая им гонка была поистине дикой.

На Земле его снова терзают фурии, — теперь находящиеся в нем самом. Никто не желает выслушивать его откровения, поскольку очевидно, что он — уродливое подобие Иисуса — взялся за дело, которое ему не по силам.

Идеальный читатель «Растлителей Небес» должен обладать складом ума южанина-водителя фургона для перевозки скота, быть беспристрастным баптистом, иметь хорошо развитое чутье абсурдного, уметь поддаваться гипнозу игры слов и признавать совершенство животного по имени человек. Одним таким идеальным читателем был автор, который получал наслаждение от прочтения каждой страницы рукописи.

Джон Бойд.

Человеку редко дано знать день и час, когда судьба решительно вмешивается в ход событий его жизни, но Халдейн IV взглянул на часы как раз перед тем, как заметил девушку, бедра которой привлекли его внимание, поэтому он знал и день, и час, и минуту. В Пойнт-Сю, Калифорния, 5 сентября, когда часы показывали две минуты третьего пополудни, он сделал неправильный поворот и повел машину по дороге в Тартар.

По иронии судьбы он точно следовал указаниям своего товарища по комнате в студенческом общежитии, и если он узнал что-то новое для себя за два года пребывания в Беркли, так это то, что студенты теологической кибернетики не знают, где лево, а где право. Он приехал, чтобы посмотреть действующую модель лазерной пропульсивной установки ракетного двигателя, и Малколм сказал ему, что музей науки находится справа от дороги, напротив галереи искусств. Он повернул направо и оказался на автомобильной стоянке галереи на противоположной от музея стороне дороги.

Уважающие себя студенты математики редко посещают галереи искусств; но здесь манила войти сама эспланада, дугой поднимавшаяся от автостоянки к тому месту на утесе, где стояло вознесенное на шестидесятиметровую высоту над Тихим океаном здание галереи, напомнившее Халдейну взлетающую чайку.