- ...Не брать взяток... не брать кинга...
Ах, скоро, совсем скоро потянет с обрывов сухой полынью, и воздух станет как стекло, и полетят на рассвете над морем дикие гуси, выстраиваясь в клин, и станут перекликаться дикими своими тоскливыми голосами; а потом и вовсе потемнеет небо, и траву будет не разглядеть за опавшими листьями, и возможно, возможно, золотые розги покроет снег... Распахнется бухта Золотой Рог, зашумит туманный Атлантический океан, поплывет над ним статуя Свободы со своей неугасимой керосинкой... и приснятся нам сны об утерянном рае, о еже Кутузове и сортире в саду, и некому будет собраться вместе, чтобы отличить правду от вымысла...
Не брать девочек... не брать мальчиков... никого не брать...
О КРУШЕНИИ НАДЕЖД
Жениха надо брать из хорошей семьи. Нонка вообще-то взяла бы из любой, но жених - такая штука... В общем, неизвестно, где его взять. Старшая сестра, правда, взяла где-то, и теперь у Нонки племянник, но старшая - та в маму и берет все что угодно откуда угодно, а Нонка - та в папу. Он хоть и глуховатый, но тихий. А у Нонки вид такой, будто на нее только что долго кричали. И задница у нее большая, но какая-то расплывчатая. Вот и привезли Нонку из Москвы в Одессу. То ли надеялись, что она сойдет здесь за экзотику, то ли - что выделится на местном культурном фоне. Интеллигентные девушки тоже на дороге не валяются, но в Москве их больше, наверное...
Нонка сидит на даче у тети Фиры и пьет чай. У тети Фиры чай единственное, что можно получить в неограниченном количестве, потому что копейка рубль бережет и пирог выдается порционно - по количеству участников. Ленка тоже пьет чай у тети Фиры, но она пришла со своей дачи и потому сыта. А Нонка тут живет. Вот уже и с лица спала.
Воздух пахнет пенками от варенья, сквозь листву процеживается ровный свет.
- Очень хороший мальчик, - говорит Ленкина мама и заговорщически подмигивает Нонкиной маме. - Очень культурный. Он не может спать без Пушкина. У него Пушкин - настольная книга. На тумбочке лежит. Почитает на ночь и уснет.
- А сколько ему лет? - деловито спрашивает Нонкина мама.
- Тридцать пять, - неуверенно отвечает Ленкина.
- И так ни разу и не женился?
- Он никого не может себе найти. Он говорит - эти одесские кобылы такие приземленные...
У Нонки туманятся глаза. В женщине главное - духовность. Пушкин, правда, этот... Немного слишком, нет?
- На концерт, три билета, - Ленкина мама поворачивается к Ленке. Лена, ты пойдешь с ними. А то он еще подумает, что это смотрины.
Нонка вздыхает. Она бы съела еще кусок торта, но торт нормирован. Она тете Фире - седьмая вода на киселе, и та не слишком-то старается. У тети Фиры есть своя внучка - тоже из Москвы и тоже приезжает. Помоложе Нонки чуть не в два раза, ну в полтора - это я загнула. И уже в компьютере. Это новая загадочная каста - сидящие в компьютере. Это - белая кость, экспортный вариант. "Вы в компьютере? Ах, еще нет?.." "Хороший мальчик, и уже в компьютере".
Солнечные лучи меняют угол наклона, боковые листья начинают просвечивать.
- Мой Зяма всегда говорил, - это тетя Фира, - семья должна быть приличной. Все остальное приложится. Он и меня так выбрал.
- И не ошибся, - гордо говорит дядя Зяма. Сухощавый, лысый, он парит над стремянкой, и в ведерко на его шее сыплются поздние вишни. - С тех пор как вы переехали, - говорит он из горних высей Ленкиной маме, - я просто разорился. Раньше я к вам ездил на одном троллейбусе - четыре копейки. А теперь на двух трамваях - шесть копеек получается. Это уже совсем другое дело.
- Вова его зовут, Вова. Неважно, чей он сын, важно, чей он племянник. Он племянник профессора Сокольской. Я за нее ручаюсь. Очень порядочная женщина.
- А она - наш человек? - кричит со стремянки дядя Зяма.
По нагретой дорожке на траверз общественной уборной, подняв хвосты, выходят кошки Фрося и Мариночка. Мариночка как младшенькая - блюдя субординацию - сзади.
- Странно, что вы ее не знаете, - обиженно говорит Ленкина мама. Разве вы у нее не лечились?
- Она слишком дорого берет, - объясняет тетя Фира.
Вся дача - большой участок, поделенный на мелкие секции, как пирог тети Фиры. У каждой семьи - своя секция. То же самое с домом. Люди, которые его строили, не знали иного образца, кроме коммуналок. На воротах висит чугунная табличка: "Дачно-строительный кооператив "За активный отдых". Но из тех, старой закалки, в кооперативе осталось немного. Только дядя Зяма с семьей. Да и вообще, что это за дача, на которую из города ездят на трамвае?
- Тише, - говорит тетя Фира и прижимает палец к губам.
Двенадцать часов дня, и в обозримом пространстве нет ни одного человека народу. Ленка недоуменно моргает.
- Тише... Видишь вон ту беседку? - Беседка затянута диким виноградом и, кажется, вот-вот рухнет под его тяжестью. Во всяком случае, уже покосилась. - Там сидит Риточка.
Риточка - это настоящая московская внучка. Это надежда семейного клана, "идущая на медаль", "сидящая в компьютере".
- Одна?
- Как одна? С Котей Гительмахером.
Еще одно сватовство. Котя Гительмахер - сын подруги мамы Риточки (уф!). Не уехавшей из Одессы, не вышедшей замуж за москвича, не подсуетившейся вовремя. Но семья хорошая.
- Очень умный мальчик! - одобрительно говорит тетя Фира. - Я им пирог в беседку носила. Ты знаешь, о чем они разговаривают?
- О Пушкине?
- О Булгакове, - тетя Фира подозрительно на нее смотрит. - Она его наизусть знает.
- И он лежит у нее на ночном столике? - предполагает Ленка.
Тетя Фира обижается и уходит в дом.
Ленка подходит к лежащей на боку стремянке, впрягается в нее и тянет по направлению к своему участку.
По всей даче идет эпидемия варки варенья.
...Нонка вырядилась в какую-то кофточку с люрексом. Во-первых, такие в Одессе уже не носят, а во-вторых - в ней жарко. Новые лаковые туфли натерли ноги, и Нонка слегка прихрамывает. Сначала они втроем таскались по городу вместе с Ленкой, чтобы никто не подумал, что это смотрины, потом пошли в филармонию. Филармония - замечательное здание в мавританском стиле, правда, его трудно разглядеть как следует, потому что оно сплошь затянуто сеткой от голубиного помета. До революции здесь была одесская биржа, оно специально под нее строилось, и акустика отличная. Можно вести деловые переговоры в любой точке зала, звук никуда не доходит, тут же гасится. Так специально архитекторами было спланировано. Теперь тут, конечно, филармония.
- Ну, я пошел, - говорит Вова.
Ему совсем в другую сторону. Естественно. И будь он проклят, если, например, посадит их в такси. А эта бедная Нонка ничего не замечает. Ни того, что он жмотничал в буфете, ни того, что он встретил в антракте приятеля и слишком долго с ним разговаривал... Она едет в трамвае на дачу и думает, что завтра они еще увидятся. Рядом, на спинке сиденья, на-корябана унылая морда с оттопыренными ушами и надпись: "Харя Кришны". Трамвай едет вдоль моря, и видно, как под фонарями на скамейках, обнявшись, сидят парочки. Листва в ртутном свете отливает лаковой зеленью. Скоро все изменится, жизнь настанет иная - счастливая и наполненная. И не будет больше долгих одиноких вечеров. И снег не будет сыпаться за шиворот, а будет всегда лето и море, и вокруг фонарей будет кружиться летучее зверье...
