— Держись правее, — шепчет Всадник. — Там лучшие скакуны табуна.
Путы режь так, чтоб не поранить им ноги. Держи кинжал.
Я у копыт рослого белого коня. Он по-звериному скалит зубы, и дрожь охватывает его от копыт до холки. Тихо ты, дуралей, не надо бояться меня, я конокрад, твой друг. Я сниму тебе путы, и ты станешь таким же свободным, как и я. Мы будем с тобой выдумывать тропы, и Аза вплетет в твою гриву траву, которая убережет тебя от беды и пули.
Беги, расчесывай гриву гребенкой сосны…
— Нас заметили, — кричит Всадник, прыгая в седло своего коня Спасайся, иначе… иначе…
Смоль рядом. Через мгновение я уже скачу. Поют вокруг пули. Они не страшны мне. Скоро меня и ветру не догнать!
Но петля обвивается вокруг тела и сбрасывает меня с седла. От падения я совсем не чувствую боли. Но слышу, как вскрикивает Всадник.
* * *
— Кто ты и откуда?
Что им ответить? Все, как было?
Значит, так. Черт меня дернул в слезливый пакостный день поехать в лес, заплутать там в трех соснах и, как я это довольно часто делал в последнее время, начать проклинать судьбу, никчемную и путаную свою жизнь. Жизнь, скупую на события, сонную, тягучую, в которой вчера равно завтра, и нет просвета для взгляда и мысли… Наверное, я все это говорил слишком громко, потому что человек, вдруг возникший в мокром сером тумане впереди, направился прямо ко мне и, остановившись не напротив, а сбоку, — я было хотел повернуться к нему, но он неправдоподобно быстро, как на киноэкране, ускользнул в сторону и опять замер на линии плеч, — сказал: "Если хочешь… Я жду тебя завтра у реки". Так я получил три попытки для того, чтобы изменить жизнь. В первый раз мне не повезло: мы не успели освободить табун, нас заметили. Мы уходили в степь, и рой пуль жужжал за спиной. Тогда у меня уязвимой была лишь щека, и я почувствовал, что пуля обязательно вопьется в нее, и закричал, и… Но теперь я не повторю ошибки, я не боюсь пули.
— Кто ты и откуда?
— Это так важно для вас? — смеюсь, глядя на них.
Они все на одно лицо. Они поразительно похожи на Всадника, разве что сонливей глаза. Скорее всего и они мои двойники, и они — это я, только в иной ипостаси.
— Важно, — слышу тусклые суровые голоса.
— Я не желаю отвечать, я не боюсь вашего наказания! И теперь вы уже не удержите меня от полной свободы! Будете меня вешать или расстреливать? Веревка порвется, а пуля не пробьет сердца.
— Мы поступим по-другому, как вору, отрубим тебе правую руку.
Пот бисером выступил на лбу:
— Не-е-ет!
* * *
— Да перестань ты кричать!
Открываю глаза. Яркие огни ресторана, река в двух шагах. Надо мной Вольдемар.
— Ты чего это после одной рюмки отключился? Валяешься на песке.
Еле нашел тебя. Слаб ты, братец, слаб.
— Я не пьян, я не спал, я… Ты никого тут больше не видел?
— Чувствую, опять сказки мне готов рассказывать, да? Ну и чудак!
Оставь это на потом, а сейчас к столику пойдем, нас уже ждут. Знаешь, официант не надул: девочки что надо! Берешь себе черненькую, она, мне кажется, на цыганку твою похожа, о которой ты мне голову морочил.
Мы идем к ресторану. Здесь, вдали от города, кажется, что это светящийся сказочный дворец. Отблески электрического огня разносятся далеко от здания и освещают песчаную косу, уходящую далеко в реку.
— Смотри, — говорит Вольдемар — Смотри, что это за чудак с лошадью стоит? Вон, на косе? Однорукий, щека разорвана… Чего он на нас пялится, чего ему надо?
Знаю: теперь у меня осталась третья, последняя попытка. Мне невыносимо трудно поднять голову и посмотреть на Всадника.
