Отец, начищавший ящик, остановился, бросил хмурый взгляд и протянул Тимоти тряпку. Постучал по большому ящику красного дерева.
— Давай-ка отполируй вот этот, чтобы нам перейти к следующему. На сон без просыпу.
Навощивая поверхность, Тимоти заглянул внутрь.
— Дядя Эйнар — мужчина крупный, да, папа?
— Угу.
— Какого роста?
— Скажем, как раз с ящик.
— Семь футов?
— Хватит болтать языком.
Тимоти довел ящик до блеска.
— А весит он двести пять.
Отец присвистнул.
— Двести пятнадцать.
— Для крыльев тоже нужно место!
Отец пихнул его локтем.
— Халтуришь. Вот так надо. Смотри.
Около девяти Тимоти вышел на улицу, где стояла обычная октябрьская погода. Под порывами то теплого, то холодного ветра он два часа бродил по лугам, собирая поганки и пауков.
Он миновал фермерский дом. «Знать бы вам, что в нашем доме творится!» — сказал он, обращаясь к освещенным окнам. Взобрался на холм и стал смотреть на далекий город, готовившийся ко сну, на далекий белый круг церковных часов. Город тоже ни о чем не знал.
Домой Тимоти принес много банок с поганками и пауками.
В подвальной часовне устроили краткую церемонию, отец читал нараспев таинственные строки; красивые, белые, как слоновая кость, руки матери чертили в воздухе благословения наоборот, дети присутствовали все, кроме Сеси, которая лежала наверху в кровати. Впрочем, Сеси тоже присутствовала. Она выглядывала из глазниц то Биона, то Сэмюэла, то матери; чувствуешь, что-то стронулось, и вот она уже в тебя вошла и вышла мимолетом.
Тимоти истово молился Темному Богу.
«Молю, молю тебя, сделай так, чтобы я вырос и стал как мои братья и сестры. Не хочу быть наособицу. Вот бы уметь, как Эллен, вкладывать волосы в фигурки, или, как Лора, привораживать к себе кого хочешь, или, как Сэм, читать непонятные старинные книги, или иметь бы хорошую работу, как Леонард с Бионом. Или даже, как мать с отцом, вырастить бы детей…»
К полуночи явились первые родичи!
Бабушка и дедушка, прямиком из родных краев; веселые, словоохотливые. Приветствиям не было конца!
После этого, что ни час, являлся кто-нибудь новенький. Дребезжание окна, стук в переднюю дверь, удары в заднюю. Шум в подвале, шелест на чердаке, свист осеннего ветра в дымовой трубе. Мать наполняла большую хрустальную чашу для пунша. Отец сновал из комнаты в комнату, зажигая свечи. Лора с Эллен развешивали новые букетики аконита. Тимоти стоял среди этой суматохи с бесстрастным лицом, вытянув по швам дрожащие руки и быстро-быстро шныряя вокруг глазами! Увидеть все! Хлопанье дверей, смех, темнота, звонкая струя вина, вой ветра, топот, радостные возгласы в дверях, четкое постукиванье окон, тени, что скользят туда-сюда, кружатся, исчезают.
Прием начался!
Пять человек, десять, пятнадцать, тридцать! И будут еще шестьдесят!
— О, а это, похоже, Тимоти?
— Что такое?
Ледяные пальцы берут его ладонь. Над Тимоти склоняется длинное бородатое лицо.
— Славный парнишка, славный, — говорит гость.
— Тимоти, — поясняет мать. — Это твой дядя Джейсон.
— Привет, дядя Джейсон.
— Ой-ой, что-то голосок у тебя невеселый, племянник Тимоти.
— У меня все нормально.
— Спасибо, что сказал, мой мальчик. Выше голову. — Холодный кулак гостя легонько вздернул подбородок Тимоти.
— А там… — Мать увлекла дядю Джейсона прочь.
Пустой, как стекло, глаз дяди подмигнул Тимоти поверх плеча, окутанного пелериной.
Тимоти остался в одиночестве.
Из неведомой дали, куда вел во мраке ряд свечей, донесся похожий на флейту голос; это была Эллен.
— И мои братья, ума им не занимать. Угадайте, тетя Морджанна, чем они занимаются.
— Понятия не имею.
— Заведуют городским моргом.
— Да что ты! — Тетя Морджанна ахнула.
— Да-да! — Пронзительный смех. — Премило, правда?
— С ума сойти!
Все захохотали.
Тимоти стоял по стойке «смирно».
Смех смолк.
— Знаешь ли, мы все кормимся с их работы.
Лора выкрикнула:
— Верно-верно! Ты ведь представляешь себе, тетя, дорогая, в чем состоит работа санитара из похоронного бюро?
Тетя Морджанна не знала подробностей.
— Что ж, — тоном ученого начала Лора. — Они втыкают в тело серебряные иголочки, соединенные с красной резиновой трубкой, чтобы вытянуть кровь. И впрыскивают консервант. Как правило, санитары сливают кровь в канализацию. Но не Леонард с Бионом! Они носят ее в бутылях домой для мамы и папы и для всех нас. Но, конечно, Тимоти…
У Тимоти дернулся уголок рта.
— Нет-нет, — проворно зашептала Лоре мать.
— Тимоти… — протянула Лора, не зная, чем закончить фразу.
Наступило неловкое молчание. Его прервал требовательный голос дяди Джейсона:
— Да? Продолжай. Что насчет Тимоти?
— Ох, Лора, язык у тебя… — вздохнула мать.
Лора продолжила. Тимоти закрыл глаза.
— Тимоти, он… ну, он не любит кровь. Такой уж он… разборчивый.
— Он еще научится, — пояснила мать. — Вопрос времени. — Она сказала это твердым голосом. — Он мой сын, и он научится. Ему всего четырнадцать.
— Но меня на крови взрастили. — Голос дяди Джейсона переместился в соседнюю комнату. Снаружи ветер играл на деревьях, как на струнах арфы. Оконное стекло обрызгал дождичек. — На крови взрастили… — Звуки истаяли вдали.
Тимоти, покусав себе губы, открыл глаза.
— Ну, это была моя вина. — Мать провела гостей в кухню. — Я заставляла его. Но ребенка не принудишь, только навсегда отобьешь ему вкус к блюду. Вот Бион до тринадцати лет не притрагивался к…
Конец фразы потонул в шуме ветра.
— Понятно, — пробормотал дядя Джейсон. — Тимоти дозреет позже.
— Ничуть не сомневаюсь, — с вызовом ответила мать.
Свечи пылали, по дюжине затхлых комнат прыгали тени. Тимоти стало холодно. Втянув в себя запах горящего сала, он инстинктивно схватил свечу и отправился блуждать по дому под предлогом того, что поправляет креп.
— Тимоти. — Чей-то голос за рисунчатой стеной шепотом, с присвистом и вздохами, выговаривал слова. — Ти-мо-ти-боис-ся-тем-но-ты. — Голос Леонарда. Чертов Леонард! — Так что мать — иной раз — позволяет ему — брать свечу. Так и ходят, неразлучные, по всему дому — огонек свечи и два серых глаза Тимоти; и светится вся троица одинаково.
— Мне нравится эта свеча, только и всего, — с упреком прошептал Тимоти.
— Все образуется. Дети они и есть дети, — долетели из глубины темной столовой слова тети.
И снова шум, снова хохот, дикий хохот! Раскат за раскатом! Хлопки и стуки, выкрики, шуршанье платьев, шелест пелерин! В парадную дверь, подобно пороховому дыму, повалил мокрый туман. И оттуда, складывая крылья, гордо выступил высокий мужчина.
