Первый блин не охладил Колькин порыв. Он продолжал упорно стоять и тем временем подмечать особенности своих будущих клиентов.
Не требовалось большого ума, чтобы догадаться голосовать только при появлении машин с иностранными номерами. И вот колькина счастливая звезда все-таки появилась на его туманном небосклоне. Рядом с ним притормозила красивая машина серебристого цвета. Открылась сверкающая дверь с затемненным стеклом, показался очкастый иностранец. Ошарашенный успехом Колька сунул ему под нос валенки. Тот критически потыкал их пальцем и, наконец, вымолвил: "Ту долларс фо ту синг". Разумеется, Колька не понял ни единого слова, но тут в руке иностранца появились две зелененькие бумажки, а уж деньги Колька узнал бы даже в темноте или с завязанными глазами.
Колян деловито похрустел полученным капиталом и долго рассматривал на свет водяные знаки, которых он, впрочем так и не обнаружил. Иностранец, тем временем, загрузился и скрылся за горизонтом. Так, со старых, изъеденных молью валенок началась колькина торговая карьера, результаты которой сказались уже через две недели.
Именно тогда Колян напросился в город вместе со своим дядькой. А уж про валютные киоски он достаточно слышал от старших парней. Поэтому в первую очередь он ринулся туда.
Возвратившись, Колька вечером собрал нас в сарае, где ночевал все лето, и вытащил коробку, с которой скалились счастливыми улыбками Том и Джерри. Это был блок, да, целый блок жвачки, о которой до этого мы могли только мечтать. Находясь на вершине славы, Колька проявил неслыханную щедрость и раздал каждому из нас по одной штуке, не забыв поведать о том, какими путями они у него появились. Случилось это в мае прошлого года.
С той поры прошло пятнадцать месяцев. За минувшее время коммерция Кольки резко пошла в рост. После школы Колян уже не маялся от безделья, а рыскал по округе в поисках товара, который мог привлечь внимание иностранцев. А по воскресеньям он весь день пропадал на шоссейке. Выручка составляла от десяти до пятидесяти долларов. Возвращался Колька усталый, но счастливый.
Звал он и нас, но по началу к его предложениям никто серьезно не прислушивался. И тут грянуло повышение цен. Теперь над Колькой уже никто не подсмеивался, а уж когда он привез из города замечательные вареные штаны с вышитым рисунком на заднем кармане, о которых вздыхали даже довольно обеспеченные из нас, то стал самым почитаемым пацаном в селе. И многие теперь тоже рыскали по окрестным магазинам и выходили на дорогу в поисках ощутимой выручки.
Не все приживались. Некоторым надоедало все свободное время тратить на куплю-продажу, не всем везло, и после двух-трех неудачных попыток они отсеивались. Это в основном были новички. И все же число втянувшихся в коммерцию росло. Дорога была разбита на участки, соблюдение границ которых строго контролировалось, а нарушения жестоко пресекались. Колька забил себе самый прибыльный участок. Лучший знаток дороги — он вычислил место, где чаще всего останавливались солидные фирменные автобусы. Теперь он ходил на дело не один, а брал одного-двух помощников, которые тащили за него сумку и голосовали проезжавшим иномаркам с соответствующими номерами. Звал он и меня.
Я, честно говоря, торговлей не интересовался, надеялся, что вырасту, выучусь и обеспечу себя всем, чему Колян посвящает любую свободную минуту. На шоссейку я ходил с ним всего два раза до этого.
Первый раз заработали всего по три доллара на душу, а во второй раз не повезло совсем. Несмотря на все наши старания ни одна машина возле нас не тормознула. Но хуже всего было то, что автобусы, на которые так надеялся Колька, молнией проносились мимо, одаривая нас бензиновыми выхлопами. Колька ругался и махал им вслед кулаком, а на обратном пути злился на меня, говоря, что это я накликал порчу, и божился, что больше меня с собой не возьмет ни разу.
Под конец лета Колька вдруг забросил коммерцию и окунулся в нормальную сельскую жизнь. Тем более, что в дни августовского путча иностранцы как сквозь землю провалились. Но перед самым отъездом загорелось ему сходить в последний раз — попытать счастья. А был это самый разгар работ — все в поле. И Кольке пришлось упрашивать меня.
Особых трудов это не составило, так как я совершенно не представлял каким образом убить время в оставшиеся до отъезда дни. Все мысли мои были уже в городе, и я был вообще-то не прочь приехать туда не с пустыми руками.
Вот поэтому мы и шли теперь по пыльной дороге на заветное Колькино место, расположенное у небольшого леска, со всех сторон которого на многие километры раскинулись поля. Еще две недели назад зеленые, они теперь стали золотыми. И этот контраст — залитое солнцем желтое море, по которому ходили невысокие волны, и небо, голубизну которого не омрачало ни облачка — создавал неповторимое ощущение какого-то праздника. И я нисколько не жалел, что Колька вытащил меня в это небольшое путешествие — нескоро придется мне вновь пройтись по этой пыльной дороге.
А дорога щедро рассыпала пыль, взбиваемую нашими ногами. Я давно подвернул свои штаны, а Колькины варенки поменяли исконный сине-голубой цвет на грязно-серый.
— Не жалко? — я кивнул головой в направлении варенок.
— Жалко у пчелки, — огрызнулся Колька и посмотрел на свою обновку. — А, плевать. Новые куплю.
Я с сомнением покачал головой, и в этот момент на нас упали тени высоких елей того самого леска, где располагалось Колькино доходное место. Солнце то скрывалось за верхушками немолодых уже елей, то вновь выглядывало в просветы и осыпало нас своими жаркими лучами. Мы пришли.
Колька поправил завязанную узлом на животе рубаху и, выйдя на обочину, стал зорко всматриваться вдаль. Я осторожно поставил сумку с товаром на землю и присоединился к нему. Здесь совсем не было жарко. То и дело откуда ни возьмись возникал прохладный ветерок, приятно касавшийся наших разгоряченных тел. Кое-где солнечным лучам удавалось прорваться сквозь густую поросль мягкими световыми линиями света и тени. Место и впрямь было замечательным.
Торговля наша шла тоже неплохо. Не прошло и часа, как в результате нашего усиленного голосования возле нас мягко остановилась «Тойота-королла» вишневого цвета. Из нее вылез полный мужик с надутыми щеками и вопросительно уставился на нас, догадавшись, что мы вовсе не путешественники автостопом.
Колька мгновенно разложил перед ним образцы товаров и стал всячески их расхваливать на языке, состоящем из смеси английского с нижегородским. Иностранец вытащил несколько купюр, незнакомых ни мне, ни даже Кольке. Брать незнакомые деньги Колька остерегался после того, как два негра сунули ему в уплату две бумажки, которые привлекли его большим количеством нулей. Их отказались брать во всех без исключения кооперативных киосках. Колька так и не узнал, какой страной была выпущена такая неблагонадежная валюта, и требовал теперь в уплату только доллары, в крайнем случае соглашаясь на бундесмарки.
