- Не трогай, мальчик, - сказал гиянин и громко спросил: - Скажи, чего бы ты сейчас хотел?
Мальчик подумал и ответил:
- Гурилик.
- Гуриликов нет на Земле. Опиши то, что ты хочешь.
- Ну... - Мальчик потер лоб и зажмурился. - Такое вкусное... холодное...
Он хотел еще что-то прибавить, но Чу уже превратилась в ящик, доверху наполненный брикетами мороженого.
- Один брикет оставим, чтобы он вновь превратился в обезьянку. Иначе что мы будем продавать, - пошутил гиянин. - А остальные, мальчик, можешь взять себе. Это наверняка вкусно. Смотри не объедайся!
Ящик унесли. Мальчик ушел. А гиянин выдержал паузу, пока оставшийся брикет вновь превратился в Чу.
- На Земле обезьянка прожила интересную жизнь, многое успела увидеть. Но была лишена этой чудесной способности, которую обрела на Гии. Подумайте - каждый из вас может стать ее хозяином. Итак, прошу назвать цену!
На пульте зажглось: "20".
- Двадцать. Всего лишь двадцать, - разочарованно объявил гиянин.
"40" - зажглось на пульте.
- Сорок, - вяло проговорил гиянин.
"50".
Голос гиянина стал тверже.
"65".
Гиянин насторожился.
"70".
В его голосе появились нотки радости.
"100".
Пап не мог думать. Мозг перестал ему подчиняться. Пальцы сжимали подлокотники кресла. Он тупо смотрел на экран.
Чу догрызла последний орех и взялась за четки.
- Ну что же, эту цифру я воспринимаю серьезно, - сказал Пап. - Сто сорок!
"Как же так!.. - Мысль эта вырвалась откуда-то из глубины сознания, и вначале Пап растерялся, а затем пришел в бешенство. - Как же так! Сейчас она достанется кому-нибудь из них!"
Пальцы сами собой разжались. Теперь ими двигала определенная цель. Они набрали на пульте "150".
Сразу же загорелось "170".
Чу набросила четки себе на шею и визжала от восторга.
Пап набрал "180".
Появилось "200".
Он набрал "210".
- Я вижу, вы начинаете понимать истинную цену этого милейшего земного существа...
"235".
Дрожащие пальцы Папа предложили "240".
"Как же так!.."
Мысль продолжала упрямо пульсировать в голове, не давая Папу ни на мгновение отвлечься.
Теперь цифры менялись так быстро, что гиянин не успевал объяснять их. Реплики он вообще перестал вставлять.
Обезьянка превращалась в мраморную статую восседающего на коне воина, в зеркало, в саркофаг и в железную дорогу.
"290".
Бешеная гонка цифр прекратилась. Пульт отдыхал. Невидимый нерв, связывающий все кабины, ослаб...
"300".
...затем вновь натянулся, чтобы тут же оборваться. Пап знал одно: он должен оборваться здесь, в его кабине, и потому набрал "400".
С ним все еще состязались. Кто-то упрямо желал приобрести земное чудо, не понимая, что оно должно принадлежать не ему, а Папу.
Чу превратилась в часы и в надгробный камень.
Пап оборвал нерв. Он набрал...
- Тысяча?! - Гиянин скорее спрашивал, чем объявлял.
И повторил.
Повторил еще раз.
Руки Папа бессильно свисали с кресла.
И нерв тоже.
- Животное продано! Я попрошу своего ассистента отнести его владельцу.
Светило по-прежнему лениво висело над головой, но становилось жарче.
Пап, шатаясь, вышел из кабины. Чу прыгнула ему на плечо. Он взял ее, крепко прижал к груди и побежал.
"Стойте! Вы не заплатили!" - кричали вдогонку.
Всепоглощающая усталость внезапно исчезла. Пап бежал как в бреду, не чувствуя своего тела, протискиваясь в узкие щели незнакомых улиц. Дома то собирались в кучу, то рассыпались перед ним веером.
Остановился на тихом пустыре. Впереди возвышался мрачный, темный холм.
Опустил Чу на землю и попросил, чтобы она превратилась в женщину в черном платье с блестками. Но Чу, не обращая на него ни малейшего внимания, собирала валявшиеся вокруг цветные камушки и по привычке пробовала их на зуб. Пап опустился на корточки.
- Чу, - просил он, - пожалуйста...
- Вы зря стараетесь. У вас ничего не получится.
Он обернулся. Сзади стояли гиянин и два надзирателя.
- Вы купили свою же обезьяну, - продолжал гиянин, - и вам придется расплатиться. Только не говорите о том, какими соображениями вы руководствовались. Это нас не интересует. И учтите, товар возврату не подлежит. Двадцать пять процентов выручки ваши. Следовательно, вы нам должны семьсот пятьдесят...
Пап вскочил и схватил гиянина за горло. Теперь он желал только одного: задушить его. Две пары цепких клешней впились ему в плечо, парализовав его.
- Лжец! - крикнул Пап, отпустив гиянина.
Гиянин поправил помятый воротник и с присущим ему спокойствием произнес:
- Да будет вам известно, мы никогда никого не обманываем.
И театральным жестом показал на Чу.
Обезьянка вновь превратилась в ту женщину. Но тщетно силился Пап узнать ее. Она улыбнулась, шагнула к нему и снова стала обезьянкой.
- Еще! - попросил Пап.
- Хватит, - сказал гиянин.
- Еще! - крикнул Пап. Он обращался не к гиянину, а к Чу, но та оставалась всего лишь простой обезьянкой и, по-своему поняв крик хозяина, прикинулась мертвой. Пап пнул ее ногой. Она жалобно запищала и, отбежав в сторону, сделала свою нелепую стойку. Пап швырнул в нее камнем, какой-то банкой, железкой.
Чу обиделась и убежала.
В сопровождении гиянина и двух надзирателей Пап поднимался на холм, и, когда они достигли вершины, гиянин сказал:
- Ровно семьсот пятьдесят дней вы должны выполнять такую же работу.
И показал на людей с кирками, копающих мертвую землю у подножия холма. Один из них поднялся к ним и протянул Папу кирку.
- Здесь неплохо кормят, дружище, - сказал он.
Это был землянин.
- И вы тоже... - начал Пап и осекся. Он еще раз посмотрел на работающих. Незачем было спрашивать. Пап все понял и взял тяжелую кирку.
- Пошли, - бросил землянин и, хлопнув его по плечу, стал спускаться.
Намертво прикованное к низкому небосводу светило ярко вспыхнуло, и стало невыносимо жарко.
- Прощайте, - сказал гиянин.
Надзиратели остались.
- Стойте!
Гиянин остановился, обернулся.
- Что еще?
- Сколько длится день на Гии? - спросил Пап.
Гиянин промолчал. Загадочная улыбка тронула его лицо. Он махнул клешней и исчез.
Обезьянка с забытыми на шее четками простила Папа и прыгнула ему на плечо.
