Сегодня вечером имел необычайно интересную встречу. Вот уж никак не ожидал в такой глуши встретить подобных людей.
На закате солнца вышел я прогуляться (а я только тем, кажется, и занят, что ем, сплю да гуляю!). Деревушка маленькая, так я махнул за окраину... Там есть рощица с речонкой, версты две от деревни, очень красивая местность, в самом настоящем украинском стиле. Я направил свои стопы туда. Совсем уже стал подходить к ней, как был остановлен возгласом:
— Послушайте, товарищ, вы не знаете, который теперь час?
Оборачиваюсь. Пожилой человек с черной седоватой бородкой, одетый вполне по городскому, лишь в мягкой широкой, войлочной шляпе, принятой здесь, сидит в тени акации с бумагой на коленях и с карандашом в руке. Я посмотрел на часы: был 9-ый час вечера. Тот поблагодарил, и я пошел дальше. Больше "от нечего делать", чем от жары, несмотря на поздний час и на предостережения своего доктора, я искупался. Ничего плохого, впрочем, не случилось, наоборот, бодрость и свежесть охватили меня. Иду обратно в самом жизнерадостном настроении.
Издали заметил, что незнакомец все еще сидит на старом месте, откинувшись на ствол дерева в усталой позе. Прохожу мимо. Снова возглас:
— Как же это, товарищ, ведь вам доктор запретил купаться!
Я так и застыл в изумлении: откуда, он мог знать это?
Посмеивается.
Придя в себя, наконец, спрашиваю:
— Откуда вы взяли, что мне запрещено купанье?
— Не лукавьте, — отвечает, — я знаю больше: когда вы сидели на берегу реки, вы думали, что вот, мол, хорошо бы здесь в Криволучьи основать ячейку...
Что за наваждение!? Подошел ближе, всмотрелся — человек, как человек, только глаза острые, как шило: так и шпигуют, так и лезут внутрь.
Незнакомец опять рассмеялся, потом, резко так, стал серьезным.
— Вы, — говорит, — мне сразу понравились. У вас энергические глаза. Я вас могу научить читать мысля... Хотите?
Думаю — смеется, и молчу, только в свою очередь сверлю его взглядом. Отвечает, как бы на мой мысленный вопрос:
— Нет, я не смеюсь. — Поднялся и пригласил меня с собой.. Дорогой — я окончательно овладел собой — разговорились.
Оказывается, он — известный ученый, Вепрев. Одно время я встречал его фамилию в ленинградских толстых журналах. Он работал тогда в психиатрических клиниках, сделал целый ряд весьма интересных открытий в области телепатии и вдруг куда-то исчез.
Узнав от меня, что я в трехмесячном отпуску, Вепрев сразу же — это, была его своеобразная черта — предложил мне быть у него на этот срок помощником...
Я было сейчас же согласился, по потом замялся, вспомнив кое-что...
Тот, кинув на меня острый взгляд, неожиданно рассмеялся и опять поразил:
— Боитесь, что я контр-революцией занимаюсь? Ха-ха-ха!.. Нет, вы не знаете меня: я слишком, слишком далек от подобных вещей...
Интересная у него наружность: хотя борода и усы с сильной проседью, а под войлочной шляпой кроется внушительная лысинка, он, несмотря на свой испещренный морщинами лоб, кажется совсем молодым. Движения гибки и эластичны, чувствуется в них изрядная сила. Лишь иногда, в минуты глубокого раздумья, что, впрочем, с ним часто случается, его глаза, вдруг почерневшие от расширенных зрачков, приобретают такое древнее выражение, что становится жутко... Будто с тобой рядом Лазарь, только что восставший из мертвых, или тысячелетняя египетская мумия, от которой попахивает пылью пирамид...
А вне таких припадков он, как ребенок, весел и даже порой наивен.
Когда он так рассмеялся и разрушил тем мои, правда, не высказанные подозрения, я дал твердое согласие помогать ему в его изысканиях; хотя тут же оговорился, что вряд ли смогу быть чем полезен.
- Э...э... — успокаивающе протянул он, — мне нужна не ученость, а твердая воля и уменье думать, т.е. концентрировать свои мысли на том или другом предмете... — И, не давая мне возразить, продолжал:
Кроме того, мне нужен помощник, молодой, свободный от всяких предрассудков и суеверий, именно такой, как вы, так называемый, человек новой породы... Той породы, что появилась вместе с революцией!
Черт возьми! Не много ли он берет на себя, так быстро делая характеристики и аттестуя меня молниеносно с самой привлекательной стороны!
Прошли мы верст пять. Вепрев жил на своем хуторе в двухэтажном домике, обнесенном вместе с обширным двором и большими сараями высокой чугунной оградой. Открыл нам человек с странно-блестящими широкими глазами, которые показались мне чересчур вдумчивыми, именно такими, какие бывают у глухонемых; он, как, потом я узнал, действительно, был глухонемой.
Вепрев провел меня в большую комнату, уставленную столами и странного вида приборами.
— Мой рабочий кабинет, — просто сказал он.
Хорош кабинет! Тут было оборудование для целой лаборатории средневекового алхимика: колбы, реторты и длинные стеклянные трубки, кажется, обязательные для всех ученых; длинные и широкие пружины из белого блестящего металла, натянутые в несколько рядов на чугунных рамах, целые проволочные заграждения, поднятые ва блоках и привешенные к потолку; машины с тысячами колес и колесиков, пружин, рычагов и пр... куда сложней часового механизма! Стеклянные или хрустальные шары и призмы, установленные в известной системе на стеклянных же подставках; станки слесарные, токарные и самых разнообразных видов; аппараты с громадными граммофонными трубами из белого металла с натянутыми у широкого отверстия тонкими металлическими, струнами; маленькие динамо-машины, двигатели и большие квадратные, черные снаружи и изнутри ящики, с приделанными к ним сверху и с боков громадными вогнутыми круглыми зеркалами, и пр... и пр...
— Садитесь, т. Андрей, — пригласил меня новый знакомый. — Для начала я вам покажу несколько простых опытов и объясню их сущность.
Я опустился в мягкое кресло у стола. Вепрев пошарил по стене рукой, — уже смеркалось — и, к моему великому изумлению, включил электрический свет... Это на хуторе-то!..
С ним положительно можно было не разговаривать: он угадывал каждую мысль!
— Не удивляйтесь, что не слышно стука динамо и не видно проводов от моего домика... Электричество мое, так сказать, краденое... Я его беру из воздуха... — И, опустившись в соседнее кресло с видом человека, собирающегося много говорить, сейчас же объяснил мне просто (будто то, что им изобретено, не заслуживало большого внимания), как он додумался до бесплатного освещения.
— Теперь, как вы знаете, далеко шагнуло дело беспроволочного телеграфирования я даже телефонировании, т, е. передачи электрическими волнами по воздуху сообщений, сигналов и т. п. Радиоустановки, ведающие этим, с каждым днем на нашей планете все более и более увеличиваются в числе. По последним известиям — у меня есть свое радио — в одной Америке в настоящее время насчитывается до 3.500.000 любительских радиостанций, не считая мощных государственных и торговых, Сколько таких станций по всей земле, не знаю, но думаю раза в 3-4 больше названной мной цифры.
