Про своих спутников мне пока говорить особенно нечего, потому что кое-кто известен мне лишь по имени, кое-кто — по внешности (один мимолётный взгляд), прочие обитатели корабля для меня вообще представляют лишь неопределённую массу. Скажу несколько слов о каждом, о ком я хоть что-то знаю. Со временем впечатления и наблюдения будут накапливаться, и люди станут обретать конкретные, только им присущие лица.
Экипаж нашего корабля состоит из четырёх человек: командир, первый штурман, второй штурман и бортинженер. Очевидно, чтобы не нарушать общий стиль, экипаж тоже собран международный. Нашего командира зовут Дэвид Уэнрайт. Он англичанин, причём англичанин того типа, который любили высмеивать в старину: высокий, худой, крайне сдержанный, по крайней мере, на первый взгляд. Ему за сорок, и коротко остриженные волосы его приобрели стальной блеск. Не знаю, какой у него нрав. Не знаю даже, симпатичен ли он внешне. Я его видела лишь вечером в момент старта, а потом меня услали в каюту, а сам он и первый штурман разделят ответственные первые ночные часы.
Первый штурман — американец. Его имя Томас Форстер. Не могу сказать, что я его разглядела, но всё-таки мне бросилось в глаза, что у него очень волевое лицо, выдвинутый вперёд подбородок и крепко сжатые губы. Лицо лидера. По возрасту он, наверное, ровесник командира.
Второй штурман у нас Наталия Николаевна Павлова, русская, тридцати пяти лет, я то есть, да ещё и женщина, в чём, похоже, заключается трагедия, потому что едва командир меня увидел, как по его бесстрастному лицу прошла судорога, словно моё присутствие на его корабле для него очень неприятно. Будь моя воля, я бы сейчас же повернулась и ушла, но я человек подневольный, да и он тоже, так что ему придётся терпеть моё присутствие, а мне делать вид, что я не замечаю его недовольства.
Бортинженера я не видела, точнее видела лишь его фигуру, по которой могу судить, что он среднего роста, но плотный и производит впечатление сильного мужчины. Его зовут Генрих Гюнтер. По национальности немец.
Скажу теперь несколько слов о высокой комиссии. Как я уже говорила, она состоит из тридцати человек, притом в основном все они представители разных наций. Насколько мне известно, лишь русских и американцев по два человека. Ну, про русских всё ясно, потому что это высокодуховная нация и прочее, так что нас все уважают, хотя давным-давно был особо страшный для нашей страны период, когда встала под сомнение сама возможность выживания нашего народа. Однако к чему было назначать в комиссию двух американцев? Всё-таки, что ни говорите, а приятнее ощущать исключительность своей нации, а не делить лавры первенства с какой-то там Америкой. Женщин в комиссии, разумеется, несравнимо меньше, чем мужчин. Честно говоря, меня удивляет это несоответствие, потому что давно доказано, что женщина-психоаналитик чувствует и понимает тоньше, чем мужчина этой же профессии.
Действительно, о комиссии сказано лишь несколько слов, но зато правдивых. Остаётся добавить, что с нами летит горничная. Кто она, какой национальности, молодая или пожилая — не знаю. Мы, члены экипажа, разумеется, будем обходиться без её всемилостивейшего покровительства, зато на нашу долю перепадёт частичка стараний повара, потому что питаться мы будем все вместе. Мне кажется, что повар должен быть французом, ведь во всех книгах, старинных и не очень, указывалось, что лучшие повара — французы. Я читала, что когда-то, больше тысячи лет назад из Франции выписывали даже супы в кастрюльках, но о достоверности этой информации судить не берусь — меня в то время не было.
Завтра! Завтра! Завтра! Завтра мне предстоит встретиться с новыми людьми. В основном меня заботят, разумеется, мои коллеги, а начёт пассажиров я спокойна. К счастью, мы везём психологов, психоаналитиков, психотерапевтов и прочих психо…в, то есть знатоков и врачевателей душ человеческих, умеющих ладить с себе подобными. Думаю, что это будет приятная, снисходительная и доброжелательная компания. И всё-таки завтра меня ждёт знакомство с тридцатью пятью новыми личностями, а это впечатляет. А впереди, когда мы достигнем проклятой планетки… Не хочется даже думать, что ждёт нас впереди. Остаётся уповать лишь на то, что… Как неосторожно может вырваться слово! Я чуть было не написала, не подумав, что лучше было бы реабилитировать планетку, а случаи на «Мегаполисе» и «Молнии» объяснить трагическими случайностями. Однако вот это-то и было бы страшно. Если бы эпидемия объяснялась влиянием климата или поля планетки, то было бы ясно, как уничтожить опасность: запретить даже приближаться к планете, так сказать, изолировать зло. А что делать, если совершенно неожиданно и беспричинно то в одном месте, то в другом одни люди будут сходить с ума, а другие превращаться в бешеных кровожадных зверей?
Не хотела касаться этой темы, но не удержалась. Всё, что нас ждёт, нас ждёт впереди, поэтому не стоит портить себе нервы заранее. Это никуда не уйдёт. Нас ждёт неведомое, и сегодня мы отправились в путешествие в это самое неведомое. А корабль у нас словно специально к такому случаю называется «Эдвенчер». Посмотрим, что за приключение нас ждёт.
И вот теперь я сижу за маленьким столиком у себя в каюте. Здесь непривычно, поэтому немного странно, однако довольно уютно. Мне кажется, что я очень быстро освоюсь в своём жилище и полюблю нежный сливочный цвет обивки стен, этот милый столик, а койка и сейчас представляется такой удобной, что я напишу о туземных порядках и тотчас же, не раздумывая, лягу спать. Удобно здесь то, что форма обязательна для каждого члена экипажа и пассажира, причём у нас четверых темно-синие брюки и куртка, у горничной и повара — голубые, а у пассажиров — светло-вишнёвые. Никаких нарядов, никаких украшений, никакой косметики. Я, конечно, понимаю, что мы летим не на увеселительную прогулку, и любое, даже самое незначительное подчёркивание своих женских или мужских достоинств неуместны, но, насколько я знаю женщин, не всем пассажиркам запрет на косметику придётся по вкусу. Правда, если учитывать, что мы везём психо…в всевозможных областей, то, можно ожидать понимания разумности этого запрета. С формой тоже неплохо придумано. Во-первых, пока я не научилась распознавать всех в лицо, я могу быть уверена, что по крайней мере горничную, повара и бортинженера я узнаю без подсказки. Во-вторых, полностью отпадает забота об одежде. Каждый день в одном и том же появляться в кают-компании неудобно, даже если ты очень скромный человек. Поневоле немалую часть времени будешь посвящать думам о суетном вместо того, чтобы сосредоточиться на моральной подготовке к очень ответственной и опасной работе. О себе я не говорю, а целиком забочусь о психо…х. Вообще-то, мне даже приятно, что здесь строгие аскетические порядки. Откровенно говоря, я немного отвыкла от такого, потому что у нас всё было слишком по-домашнему. Зина, как натура творческая, постоянно демонстрировала нам новые джемперы и свитера со сложнейшим рисунком её собственного изобретения, Сашины рвущиеся в плечах рубашки, очень модные на Земле, но неудобные на космическом корабле, были источником моих частых огорчений и трудов, потому что невозможно не уважить его периодических «братских» просьб их зашить, а Алексей Афанасьевич вдруг полюбил свой роскошный барственный халат, и я подозреваю, что это произошло после того, как я сказала, что в нём он похож на Шерлока Холмса и дала ему почитать "Собаку Баскервилей", и с тех пор часто можно было видеть, как наш славный командир, явно копируя иллюстрацию к упомянутой книге, сидит в кают-компании в кресле, накинув поверх костюма халат, и работает или читает. В такой домашней обстановке в конце концов теряешь форму и время от времени нужно попадать в условия, где требуется собранность и умение следить за своими поступками, словами и даже жестами.
