Щекотнуло мимолетное воспоминание — обнаженный человек на дороге. Транспорт с солдатами затормозил, старший вышел, с недоумением глядя на чужака, лежавшего на дороге раскинув руки, лицом вверх — открытые и невидящие глаза смотрели в небо. Линии тела, черты лица, сиреневая прозрачность радужки — все, как у своих. Но — пышная копна чисто-белых волос… беловолосые редки, но бывают среди них — а вот прическа как у горожанина. Ни одного шрама. Что за диво? Убить сразу?
В чувство привели пощечиной.
— Ты откуда?
— Аэ?
— Ты кто такой?
— Аэ? Нэ рианна мэи! Нэ рианна! — крепко и умело захватил руку старшего, не давая ударить еще раз. — Тхаэсс!
Его не убили. Приняли, обучили.
— Это… я не могу это надеть. Оно… — девушка запнулась, — пахнет смертью.
Вздрогнул, напрягся. Хотелось все-таки ударить. От непонимания, от явного непослушания ее, от странных слов.
Странных, но фоново — прекрасно понятных, от того, что билось внутри — понимание, но нельзя было заглядывать туда, вытаскивать его на поверхность. Тогда — все изменится, все перевернется и жить тут он попросту не сможет. Став собой от и до — не сумеет выживать здесь. Нельзя, нельзя… Пусть это знание останется во снах и внутреннем голосе, который можно слушать только иногда. Но не сейчас же?
Потому что тогда — поднять ее на руки и прижаться щекой к нежной коже на плече, опустить осторожно на кровать, сесть рядом, взять в руки ее узкую ладонь и говорить до самого утра, обо всем, взахлеб… а потом сидеть у кровати, чтобы ничто не могло потревожить ее сна. Потому что тогда — защитить эту девочку любой ценой, отбросить все выученное и принятое, и унести ее на край света, или за грань этого мира, куда угодно…
«Прекрати! Идиот! Сумасшедший!» Так не бывает. Так не бывает здесь.
— Тогда сними мою одежду, и ходи, как хочешь! — рявкнул.
Девочка чуть-чуть повела бровями: — Хорошо.
И в два коротких движения избавилась от водолазки и полотенца. Не поднимаясь. Вещи аккуратно сложила, устроила на краю кровати.
Он не мог оторвать от нее глаз. Не столько от обнаженного тела — да, она была хороша, но все это уже знал, предугадал в первый момент, сколько от ее лица — упрямого, насупленного и гордого.
Она не боялась. Она не боялась так, как горожане. Она ничего не знала, и едва не умерла от ужаса там, во дворе, когда тыкал ее носом в наши обычаи. Но через каких-то полчаса уже показывает характер. Да еще как! Безумная? Безумная, не знающая страха? Не похоже. Но что тогда за загадка?
Вывернуть руки, распластать прямо на полу это обнаженное тело, взглянуть в глаза перед тем, как взять ее — чтобы увидеть бесконечный страх, отчаяние и тупую панику, как всегда у горожан. Бить по лицу. Просто так. Для удовольствия. Потом свернуть шею, и выбросить как хлам.
И не будет никаких загадок. Проклятая горожанка, что в ней загадочного-то?
Уже сделал к ней шаг — и остановился. Так нельзя. Нет. Не так.
Сидеть у постели и видеть смягченное сном, нежное лицо. Охранять покой.
Ударить, смять, уничтожить.
Поднести к губам узкие ладони, почувствовать бархатистую кожу на вкус.
Нож — в горло, чертить на полу узоры яркой теплой кровью…
Да провались ты все!..
Хлопнул дверью так, что думал — слетит с петель. Вылетел во двор.
Там продолжалось веселье. Интересно посмотреть на изобретательность боевых товарищей. Посмотрел. Плюнул, вернулся в коридор. Замер перед дверью. Перед собственной дверью?!
Девочка проявила благоразумие, переоделась в принесенную одежду, тихо сидела в углу. Смотрела большими, зелеными как вода в озере, глазами на его перемещения по комнате. Молчала. Умница.
— Пойди сюда, — хлопнул ладонью по кровати.
Подошла, осторожно села рядом, на пол.
— Ты полукровка?
— Да.
— Как это вышло?
— Не знаю. Мать не рассказывала. Она рано умерла.
— А как относятся к таким, как ты?
Рассказ вышел довольно коротким, но емким. Пустота вокруг с самого рождения. Вежливая неприязнь матери. Одиночество. В школе она всегда сидела одна, никто из ровесников не подходил к ней близко, учителя старались спрашивать пореже. Потом — работа в библиотеке и несколько настойчивых предложений принять статус «женщины города». Никто не хотел видеть ее женой — но, может быть, в качестве бесплатной и обязанной быть вежливой любовницы всякого, кто пожелает, ее могли бы еще признать. Но — она не хотела.
— Почему? — он неплохо знал обычаи горожан, знал, что к таким относятся не хуже, чем к прочим.
— Не могу объяснить. Не могла себе представить рядом с собой кого-то из них.
— Есть хочешь?
— Да.
Прогулялся до кухни, принес еды. Аппетит у девочки был хороший, и он еще раз удивился. Никто из горожан в такой насыщенный событиями день не смог бы не то что есть — лишний раз пошевелиться. Но… она же не вполне их расы. Значит, для нее так — нормально. Ну и хорошо.
Душ. Он долго стоял под жесткими горячими струями воды. Отдыхал, сбрасывал напряжение. Три дня штурма прошли нелегко, он устал, так и не выспался. Сон урывками не снимал усталости, только усугублял ее.
В спину потянуло холодом. Он обернулся — кабинка была открыта, а на пороге стояла его пленница.
Выключил воду, встряхнул головой, избавляясь от лишней воды на волосах. Молчал.
Девушка подошла совсем близко, положила руки ему на бедра. Заглянула в глаза.
Он тоже посмотрел на нее — и ничего не увидел. Ледяное зеленоватое зеркало глаз. В нем — он. Мощная фигура, капельки воды на коже, шрамы на груди и плечах.
Руки скользнули по его спине, чего-то требуя.
Глаза — пустота, лед.
Неловкая полуулыбка на губах.
Все было понятно, понятно и удивительно больно вдруг.
Тяжелой — сам испугался — пощечиной он отшвырнул девушку к стене, она наполовину сползла по ней, ударившись головой и спиной.
— Мне… не нужно… ничего… из благодарности. — Рык в перепуганное лицо с красным отпечатком ладони на левой щеке. — Убирайся отсюда, дверь закрой.
Долго еще стоял, вновь включив воду, прижавшись лбом к стене. Что за бред нес? Что это было? Откуда — так? Предлагают — бери, наслаждайся. Чего еще? Откуда это: отказ, боль. Здесь такого нет. Это оттуда — из прошлого, из глубин памяти, из внутреннего голоса и знания о себе.
Забыть. Немедленно.
Ночью ему все же удалось выспаться. Девушка устроилась на полу, под окном, завернувшись в одеяло. Он — на кровати, и никоим образом не желая менять такую раскладку.
Рано утром разбудило ощущение тепла и кого-то постороннего совсем близко. Открыл один глаз — девочка легла рядом с ним, то ли действительно задремала, то ли хорошо притворялась. Лежала на самом краешке постели, неудобно притулившись так, чтобы не прикасаться к нему.
