– Я считал, что подвижность ионов в крови так мала, что…
– Плюнь ты на эту подвижность. ЭПР и ЯПР – вот где собака зарыта.
Владимир нагнулся прямо к моему уху и с какой-то подчеркнутой таинственностью сообщил:
– На будущих лунных станциях установят специальные магниты, чтобы создать искусственное магнитное поле наподобие земного.
– Так уж это и важно?
– А кто знает, что получилось бы, если бы вдруг исчез земной магнетизм? Например, сразу бы передохли все перелетные птицы. Они просто не знали бы, куда лететь…
– Ну, это ты хватил.
– А люди? – продолжал он взволнованно. – Они потеряли бы способность предсказывать даже ближайшее будущее, они не смогли бы предвидеть, что будет, если они сделают хоть один шаг по дороге времени. Ведь это жуть потерять способность предвидеть!
– Все это было бы так, если бы твоя теория оказалась верной.
– А вот для ее проверки мы сюда и приползли.
Я посмотрел на часы. Было начало второго, и мы стали лихорадочно готовиться к последнему броску, к спуску в небольшую пещеру, вход в которую зиял прямо перед нами.
– Обрати внимание, – заметил Кучеренко. – Кругом лес, а здесь какие-то жалкие кустики. И попробуй в песке найти хоть одну живую тварь.
– Растения здесь не растут: почва сильно минерализирована. А раз нет растений, насекомым тоже делать нечего.
Он подбоченился, стал передо мной и покачал головой.
– И как это вы, биологи, умеете ставить все вверх ногами!
На дне пещерки места оказалось ровно на двоих. Пол уходил под небольшим углом вниз и скрывался за большой трещиной в стене. При свете электрических фонариков серые стены слегка поблескивали.
– Чистейший магнетит. Мы сейчас в самом магнитном пекле. Пронизаны насквозь магнитными силовыми линиями. Все – и сердце, и желудок, и легкие, и… и мозг, вместе с его опытом и подсознанием.
Мне на мгновенье стало жутко, но я ничего особенного не испытал. Просто было немножко душновато. И еще жарко от напряжения, хотя я знал, что здесь прохладнее, чем снаружи. Володя угадал мои ощущения и бодро произнес:
– Наука требует жертв. Есть драматическая медицина. Врачи добровольно прививают себе чуму. Начинается драматическая биофизика. О нас, Женечка, напишут когда-нибудь книгу. Мол, так и так, Кучеренко и Филатов попали в психиатрическую клинику с синдромом пророчества после того, как сутки провели в Пещере любви.
– А при чем тут Пещера любви?
– Это я забыл рассказать. Я где-то читал, что на одном острове в Эгейском море была так называемая Пещера любви. Говорят, перед тем как просить руку и сердце очаровательной афинянки, греки лезли в эту пещеру и проводили там целую неделю. После этого любовные излияния у них получались особенно здорово, и невесты не могли перед ними устоять. В наш промышленный век Пещера любви превратилась в шахту, где добывают магнитный железняк, иными словами – железную руду.
Мне вдруг стало досадно. На мгновенье показалось, что наша затея выеденного яйца не стоит, но я этого не высказал, чтобы не обидеть Кучеренко. Наоборот, я задумался, почему мне стало досадно: обожествление магнетизма мне надоело, тем более что я не очень хорошо себе представлял, каков механизм взаимодействия магнитного поля с ядрами и электронами живого тела. Но план есть план. При свете электрических фонариков мы извлекли по толстой клеенчатой тетради, уселись друг к другу спиной и начертали крупными буквами на первой странице «Прогноз событий в институте нейропсихологии на неделю, с 5 по 12 сентября». Мы условились во время составления отчета друг с другом не разговаривать и друг другу в написанное не подглядывать.
Первые минуты прошли в каких-то путаных раздумьях, после я написал первую фразу, а затем работа постепенно меня захватила, и я начал писать безудержно, так что приходилось время от времени останавливаться, потому что немела рука. В конце концов это даже становилось забавным и немножко смешным. «Прогноз» лился как из рога изобилия с массой незначительных деталей, которые хотелось обязательно зафиксировать, чтобы после посмеяться над всей теорией Кучеренко.
Долина, которую я увидел во сне, была покрыта высокой сочной травой, и только возле самого берега моря виднелась розовеющая в лучах заходящего солнца полоска песка. Мои босые ноги чувствовали уже выпавшую вечернюю росу и сырую мягкую землю под травой. Я приближался к берегу с щемящим чувством какого-то ожидания, чего-то очень ранящего, что должно вот-вот случиться. На мгновенье я залюбовался красивыми птицами, которые кружили над морем и которые тоже были розовыми. В спину дул прохладный ветер, а волны… Морские волны набегали широкими округлыми, валами, и теплая вода касалась моих ног. С каждой минутой чувство тоски и ожидания неизбежного усиливалось, и стало просто невыносимым, когда на горизонте, совсем уже красном от заката, появилась сначала черная точка, а чуть позже – синяя ладья с раскрытой пастью морского чудовища на носу. Две пары весел то опускались, то поднимались, и на плечах у черных гребцов блестели блики заката…
Она помахала мне рукой и, когда с легким шипением нос лодки врезался в песок, легко выскочила на берег.
«Ты меня давно ждешь?»
«Давно. Вечность. Через минуту будет ровно вечность…»
«Я не могла раньше, – голос у нее звучал, как старинный музыкальный инструмент, – не могла, потому что…»
«Я знаю. Я все знаю, и не говори больше ничего».
Черные гребцы упали на песок лицом вниз, обхватив кучерявые головы могучими руками.
«Год назад на Землю вернулся отец и привез приказ, чтобы мы…»
«Я это знаю. Еще до того, как твой отец покинул Землю, я уже знал, что он вернется с недоброй вестью. Иначе зачем его позвали бы обратно?»
«Они считают, что так вам будет лучше. Так тебе будет лучше…»
Мы опустились на траву напротив друг друга, и я залюбовался ее прекрасным лицом, ее падающими на плечи розовыми волосами, ее легкой розовой туникой, под которой поднималась и опускалась грудь и билось далекое сердце…
«Ты прекрасна».
Она положила мне руку на плечо, повернулась в профиль, и я увидел красные капли на ее длинных ресницах.
«Мой отец очень умный, и он не хочет никому зла. Как это называется по-земному?»
«Любовь, Я люблю тебя».
«Я не очень хорошо понимаю, что это такое. Но, наверное, это для вас очень важно».
«Если ты не понимаешь, тогда почему ты плачешь?»
«Не знаю, – она горько улыбнулась в темноту, – мне очень тяжело. Я чувствую, как тебе тяжело…»
«Значит, и ты любишь меня…»
Голова ее поникла, а руки, едва заметные в темноте, нежно гладили траву.
