— А если это не пугало?
— Во всяком случае, зная причину, ты сможешь предпринять необходимые действия, чтобы освободиться от призрака.
— Понимаю, — медленно сказал Доусон. — Если бы я был виновен в смерти человека, происшедшей много лет назад, то теперь мог бы сделать все, чтобы помочь осиротевшим детям.
— Вижу, ты читаешь Диккенса, — сказал Хендрикс. — История Скруджа — великолепный пример такой болезни. Галлюцинации, мания преследования, комплекс вины и наконец раскаяние. — Он посмотрел на часы. — Ты готов?
— Да.
Когда они закончили, Хендрикс изучил результаты.
— Все в норме, — сказал он. — Даже слишком. Есть несколько зацепок, но одного теста мало, чтобы получить ясный результат. Но нам хватит и этого. В следующий раз, когда у тебя будет это видение, шевельни этой штукой, которую ты ощущаешь в руке.
— Не знаю, смогу ли, — сказал Доусон.
Хендрикс только рассмеялся.
— Нервный паралич, вызванный астральным телом, — констатировал он. — Ты меня успокоил, Фред. Я уже думал, ты немного того. Дилетанты всегда преувеличивают психические отклонения. Вероятно, Каррузерс просто застал тебя не в лучшую минуту.
— Возможно.
— Итак, тебя мучают галлюцинации. В этом нет ничего необычного, и если ты найдешь их причину, тебе больше не о чем будет беспокоиться. Загляни ко мне завтра, когда захочешь, только сначала позвони. Проведем полное обследование. Хочешь еще кофе?
— Нет, спасибо, — ответил Доусон.
На этот раз он оставил Хендрикса перед дверями лифта. Доусон чувствовал себя удивительно расслабленно. Хотя он не разделял профессионального оптимизма, характерного для большинства психиатров, его убедили обычные человеческие аргументы. Все складывалось в стройную картину, нелогичным было лишь то, что воздействие его галлюцинации на действительность казалось таким сильным.
Вернувшись в свой офис, Доусон встал у окна и вгляделся в неровную линию горизонта. Монотонный басовый звук уличного движения доносился из ущелья улицы. За сорок два года своей жизни он проделал длинный путь — стал совладельцем юридической фирмы, членом дюжины клубов, активно интересовался многими делами. Действительно длинный, если учесть, что свою карьеру он начинал в приюте. Какое-то время он был женат, а после развода поддерживал с бывшей женой вполне дружеские отношения. Без особых проблем он снимал холостяцкую квартиру вблизи Центрального парка. У него были деньги, престиж, пробивная сила — но все это не могло ему помочь против галлюцинации.
Вдруг решившись, он вышел из офиса и отправился в медицинскую библиотеку. То, что он прочел в книгах, лишь подтверждало слова Хендрикса. Особенно убедило его утверждение, что пока он не будет верить, будто пыльная оконная рама существует на самом деле, болезнь ему не грозит. Если же поверит, пропасть начнет углубляться и все, кроме фальшивого субъективного ощущения, перестанет существовать. Людям жизненно нужна вера в рациональность поступков — когда их мотивы слишком глубоко укрыты или усложнены до невероятности, люди склонны оправдывать свое поведение как угодно. Но почему, черт побери, именно пыльная оконная рама?
— Да, — буркнул Доусон, продравшись сквозь сотни страниц текста, — если я поверю в свои видения, тогда… о-о… тогда я вызову видения второго порядка. Нужно серьезно подумать, что лежит в основании этой оконной рамы. Вот только никакого основания нет!
Выйдя из библиотеки, он переждал поток машин и вдруг почувствовал, что галлюцинация начинается вновь. Оконная рама снова была где-то рядом.
Он чувствовал, что лежит рядом с ней, носом почти касаясь стекла. С каждым вдохом Доусон втягивал пыль и удушающий, отвратительный — почему-то как бы буроватый — смрад от дохлых мух. Чувство удушья и медленного умирания было ужасающим. Он по-прежнему чувствовал твердый предмет в своей руке и знал, что, пока не шевельнет его, так и будет задыхаться с носом, прижатым к стеклу, задыхаться из-за невозможности сделать ни одного движения, даже самого малейшего. Кроме того, он понимал, что ему нельзя возвращаться в сон, где он был Доусоном. Реальность была именно здесь, а Доусон, его рай идиотов и приснившийся город Нью-Йорк не несли в себе ничего привлекательного. Он мог бы лежать так и умирать, чувствуя лишь запах дохлых мух, а Доусон так ни о чем бы и не подозревал. В лучшем случае он понял бы все в тот краткий миг между пробуждением и смертью, когда будет уже слишком поздно двигать тот твердый предмет, покоившийся в его руке. Звук уличного движения оглушил его. Он стоял у края тротуара, бледный и потный. Нереальность сцены, разыгрывающейся перед его глазами, буквально шокировала. Доусон стоял неподвижно, ожидая, пока ненастоящий мир вновь обретет свою материальность. Потом взмахнул рукой, подзывая такси.
Две порции виски поставили его на ноги. Теперь он был в состоянии вернуться к изложению дела, в котором проблема ответственности не вызвала никаких сомнений. Каррузерс был занят в суде, и в тот день он его больше не видел. Галлюцинация тоже больше не возвращалась.
После обеда Доусон позвонил своей бывшей жене и провел с нею вечер в садике на крыше ее домика. Пил он мало, пытаясь пробудить в себе что-то от яркого ощущения реальности, сопровождавшего его в начальный период супружеской жизни, но из этого ничего не вышло.
На следующее утро Каррузерс вошел в его комнату, присел на угол стола и вытащил сигарету.
— Каков диагноз? — спросил он. — Ты слышишь голоса?
— И довольно часто, — ответил Доусон. — Например, сейчас… твой.
— Этот Хендрикс и вправду так хорош?
Доусон почувствовал беспричинное раздражение.
— А ты думал, у него в кармане волшебная палочка? Любая терапия требует времени.
— Терапия? Он что, поставил тебе диагноз?
— Да нет же!
Доусон не испытывал ни малейшего желания говорить на эту тему. Он открыл лежавший перед ним справочник. Каррузерс закурил, бросил спичку в корзинку для мусора и пожал плечами.
— Извини, я думал, что…
— Не извиняйся, все в порядке. Хендрикс и вправду неплохой психиатр, просто у меня нервы немного пошаливают.
Каррузерс удовлетворенно буркнул что-то и вышел из комнаты. Доусон перевернул страницу, прочел несколько слов и почувствовал, что предметы вокруг него начинают сходиться. Утреннее солнце, светящее в окно, вдруг потускнело. В руке его снова был холодный предмет, а сам он чувствовал удушающий, отвратительный запах смерти. На сей раз он твердо знал, что возвращается к реальности.
Это продолжалось недолго, а когда кончилось, он по-прежнему сидел неподвижно, глядя то на ненастоящий стол, то на ненастоящую стену. Звуки уличного движения доносились как сквозь дрему. Клубы дыма, валившего из корзины для бумаг, явно снились. «Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что здесь реально», — презрительно сказал его двойник.
