А я вот хоть и знаю, что к жизни надо приспосабливаться, и завод жалко, а все тоже об этом чайнике забыть не могу. Ведь если каждый на своем месте сделает вещь в десять раз дешевле, то уж не знаю, как там с нашим заводом, мы ведь все прямо в коммунизм шагнем. Я сделаю чайник, ты, к примеру, - он опять критически оценил мои очки и фигуру, - к примеру же, сапоги в десять раз дешевле, третий - пиво или, - он задумался и из уважения к серьезности разговора поправился, - молоко или масло, и вот тебе всем по потребностям, но каждый будь любезен - дай по способностям. И потом уж больно ладный штамп я сделал. Штамп мне, поди, еще жальчее. Ты посмотри как работает! - опять на своем газетном приспособлении он показал работу штампа.
- Я бы, например, главным инженером назначил того, кто штамп для чайника придумал, уж он сделал бы так, чтобы и полтинные чайники штамповали и завод не прогорел бы. Ну ладно, клоп с ним, с чайником. А почему, спросишь ты, тебя, то есть меня, с Доски почета сняли? Ну, конечно, и за чайник, но главным образом за план. Дали мне, понимаешь, набор калибров сделать, чтобы диаметры измерять, - работа тонкая, полмикрона ловить надо, а станок к этой работе не приспособленный, сбой дает больше двух микрон. Вот дашь, значит, ключевой допуск, а потом полировкой до настоящего размера доводишь. Какой же план при этой доводке? И работа мучительная. Вот я и стал приспособление придумывать. Ты когда-нибудь приспособления придумывал? Значит, понимаешь, надо не только соображение, но и время. А план как? План в это время стоит. Нет в плане времени для приспособления - не отведено, стало быть, время. Вот я и выполнил месячный план наполовину, на 49 процентов, значит. Ну, какая зарплата при этом, сам понимаешь, шиш целых, ни фига десятых, одни копейки, а самое главное - разговоры пошли вокруг меня. Всякие занудные, воспитательные. Вот ты пишешь, небось, может быть, даже писатель? Я покачал неопределенно головой.
- Журналист, наверное? Можешь ты, журналист, всегда точно в срок писать?
- Если плохо, то могу, - сказал я.
- Видишь - "если плохо". А мне нельзя плохо. Ведь на мои калибры вся продукция завода равняется. А если делать хорошо, можешь ты в срок написать?
- Нет, - сказал я, - если делать хорошо, то работа сама покажет, когда она будет сделана. Собеседник недоверчиво на меня посмотрел и обрадовался: в чем-то я оказался человеком пригодным для душевного разговора, хоть и журналист.
- У меня работа сама скажет, сама работа себя покажет. Но у тебя плана нет, нет плана, - твердо отвел он мои протестующие телодвижения, - а у меня план, я потом, может, 200 процентов плана, а то и более дам, но это уже будет потом, но сейчас-то я план не выполнил.
Через месяц я выполнил план на 550 процентов и сдал СЕОИ калибры. Опять горе: нельзя, видишь ли, мне пять зарплат платить - рвач я вроде. Опять косятся, опять прорабатывают. Ведь платят не по сдельному, а с учетом возможностей фонда зарплаты. "Но ведь вы же сами, - говорю я мастеру и начальнику участка, - мне два месяца вроде недоплачивали". Начальник тут мне и говорит: "Ты Гоголя читал, так вот у Гоголя написано "одна нога у него была короче другой, но зато другая...", мы, - говорит, - из-за твоей короткой ноги, может быть, переходящего вымпела лишились и с ним столько премиального фонда потеряли, что твоими сотнями процентов не вернешь. Смотри, как Жуков, Петров, да и другие слесаря работают: каждый месяц то 105 процентов, а то и 110 процентов дают". Тут-то меня и совсем обида взяла. Жуков-то еле на пятый разряд сдал. Халтурный, просто стыд и срам: где не доведет, где вместо того чтобы подогнать деталь, кувалдой на место ее поставит. Ему план выполнить все одно хоть на 110 процентов, хоть на 150. Если работы нет, так все одно ему начальство по-среднему до плана дотянет, иначе уйдет он, Жуков, ему где бы ни работать. И этот Жуков получает, понимаешь, больше меня и уже учить меня жить налаживается. Жукову халтурить - вроде как тебе - можно. А мне никак нельзя. Никак, потому что я лекальщик. Фундамент я всей работе закладываю. А какой же дом получится, если фундамента нету или он наперекосяк положен? Не будет дома.
Я посмотрел на моего Атланта. Точно Атлант! Ведь это не только тот, кто несет на себе основную тяжесть, но несет ее, понимая, что никто, кроме него, эту трудную работу не выполнит.
- Зять мой, муж дочери то есть, и говорит мне сегодня: "Вы, отец, зря волнуетесь, я, - говорит, - вас свободно могу на пивной ларек поставить, и будете вы спокойно, без волнений-огорчений получать все положенное, и будет ваш доход повыше вашей зарплаты даже в пятьсотпроцентном исполнении. Вы, говорит, - из пивной пены, ну прямо, как Афродита, возродитесь и заживете жизнью прелестной. А на осень повесите на ларьке плакатик "Закрыто по техническим причинам" и на два месяца с мамашей, супругой вашей, очень даже раск-репощенно поедете на черноморский курорт или, если будет на то ваше волеиз-воление, на садовом участке поцарствуете. Нужно днем куда идти, пожалуйста, - вешаете плакатик "Пива нет" и идете хоть в театр, хоть в магазин за дефицитом, а то и просто посидеть, поговорить. А что до всяких Жуковых, то он не то что совет давать вам будет, а сам со снятой шапкой будет ходить к вам, спрашивать, что почем".
- А что жена говорит? - рискнул прервать я собеседника.
- Жена что, ей-то все ясно. "Выходила, - говорит, - я за лекальщика и менять его на пивную бочку не собираюсь". Известно - женщина.
Поезд пришел на конечную станцию. Мы вышли.
- А еще этот сукин сын, зять то есть, говорит: "Хорошую должность я вам предлагаю, папаша, выгодную, думать на ней вам не надо будет". Да неужели я на эту пену пивную жизнь положу? Да я себя и за человека почитать не буду! А этот еще и говорит: "Вы же, отец, при социализме живете, а при нем, социализме значит, каждый получает по способностям. Если получаешь больше, значит и способности твои выше". Тоже вроде верно.
У яркого фонаря на перекрестке мы распрощались. Он ушел, я глядел ему вслед и думал, что среди высоких трагедий драма выбора кем быть - Атлантом или Афродитой - встретилась мне впервые.
Публика из вагона быстро растворилась в сутолоке города. Заспешил и мой попутчик. Только издалека доносилось еще треньканье гитары...
