- Да, конечно, ты у нас единственная зарабатываешь деньги! Бизнес, презентации, выпивка, поклонники! Ты женщина коммуникабельная и умная, я никчемный идиот с высшим образованием! Кем я при тебе являюсь?! Кухаркой?! Домработницей?! Может мне и детей рожать?! Ты вообще перестала интересоваться домом и семьей! У тебя кто-то есть? Скажи, Елена? Скажи честно, я пойму! Он тоже бизнесмен, да? У вас общие интересы?
Свет в глазах медленно гас, комната плавно поворачивалась вокруг меня...
- Дима, мне плохо... аптечку... дай...
- Это тебя твои пьянки довели бесконечные! - аптечку он все-таки принес и сунул мне в руки. - Если сердце барахлит, надо к врачу обратиться или пить какой-нибудь там пустырник, я уж не знаю! А так, как ты живешь, Елена...
- Воды... принеси...
- Сейчас, ваше высочество, все будет исполнено!
Загудел на кухне кран. Я хотела крикнуть, чтобы налил из чайника, но не вышло. Не получилось крикнуть. Выпила таблетки, оттянула воротник свитера... дышать...
- Ты понимаешь, что все эти деньги погубили нашу семью, Елена! - голос Дмитрия достиг невыносимой для сердца громкости, и оно закололо мелкими острыми иголками. - Лучше бы мы по-прежнему жили в комуналке...
- Скоро будем, - сказала я, язык плохо слушался, сказывались выпитые у Марины успокоительные.
- В каком смысле? - он перестал бегать по комнате и остановился напротив меня.
- Фирма разорена, меня обокрал Левенщук... вернее обкрадывал уже два года...
- Левенщук? Твой зам?
- Да. Придется продать все, что есть...
- О, господи, Елена!!! Что ты наделала?! Ты вообще в своем уме или уже нет?! Как это все продать?! Не сходи с ума! Мы подадим в суд, Левенщука посадят! Я пойду свидетелем, подпишу все что надо... Какая же ты безответственная, Елена! Невнимательная! Два года! Рехнуться можно! Как ты вообще умудрялась заниматься бизнесом с твоими-то способностями! Вернее при их полном отсутствии!
Люстра расплылась дрожащими, искряными подвесками и появилось улыбчивое лицо Олега... он непременно хотел жить в общежитии, вместе со всеми, но ему, как москвичу, комнату не давали, он сам за нее платил, как за гостиницу... В его комнате всегда было полно народа...
- ...если так пойдет и дальше, Елена, нам придется расстаться!
Сердце, захлебнувшись в лекарствах, спокойно и вымученно билось. Я поднялась в кресле и, пошатываясь, пошла в коридор. Пальто валялось на тумбочке для обуви, сумка на полу. Я оделась, обулась...
- Лена, ты куда?! Ты куда это собралась, Елена?!
Я открыла дверь, она скрипнула... все время забываю смазать...
- Ну и черт с тобой! Катись к своим хахалям! Лена, вернись, последний раз прошу!
Ступенька, ступенька... пролет... ступенька... И спать, вроде бы хочется, сил нет, и уснуть не получится. Не получится, я точно знала. На улице моросил мелкий дождь со снегом. Я набросила капюшон пальто и снова пошла ловить такси. Кажется, ехали очень долго, я засыпала и просыпалась от голоса шофера:
- Вам плохо?
- Нет, - отвечала я одними губами, - мне хорошо. Не беспокойтесь.
- Но, я же вижу что плохо, - упорствовал молодой парень, - может вас в больницу отвезти? А, женщина?
- Вы знаете, сколько мне лет, молодой человек? - у меня даже получилось улыбнуться.
- Я не умею возраст определять, честное слово, - он нерешительно посмотрел на меня.
- Тридцать. Мне исполнилось тридцать неделю назад.
- Ну... это... с прошедшим днем рожденья... Вам у какого дома остановить?
- Вон, у того, желтого.
- А вы назад поедете? Вас подождать?
- Нет, спасибо, не поеду, возьмите деньги.
- Не надо. Счастливо вам.
- Спасибо.
Свет в окнах Марины не горел. Я поднялась на этаж, входная дверь заперта, будить я ее не стала. Присела на ступеньку, прислонилась к стене, оттянула ворот свитера. Дышать, как же хотелось дышать...Не мог Олег покончить с собой, не мог...
- Вытолкнул кто-то, - я и не заметила, что говорю вслух, - выбросил из окна...Ребята сейчас какие жестокие, откуда в них столько жестокости, глупой, слепой... позавидовал ему кто-то, может чью-то девчонку увел... Господи... бедный ты мой мальчик, любимый ты мой человечек... любимый... Любимый...
В сердце сидела тупая, раскаленная игла, она, как брошку прикрепляла ко мне изнутри дрожащий, бесформенный комок с двумя желудочками, предсердием, аортой...
- Тетя, вас домой не пускают?
Я открыла глаза и несколько секунд ничего не могла понять. Передо мной стоял мальчик лет шести с черным пуделем на поводке. У мальчика светлые волосы и зелё... нет, карие глаза.
- Вас домой не пускают? - переспросил он.
- Нет, милый, - я еле-еле поднялась со ступеньки на ноги, - я просто... просто...
Я не придумала, что сказать, а мальчик не стал слушать. Он торопился вниз, во двор, выгуливать своего каракулевого питомца. Оказывается, уже было утро. Я спустилась вниз, опять подморозило, самый настоящий гололед. Я решила сначала съездить в Олежкино общежитие, потом уже вернуться к Марине. От выпитого накануне большого количества лекарств мутило, и кружилась голова. Сердце притихло, притихло настолько, что казалось, оно вовсе не бьется. Я приложила ладонь к груди. Нет, все-таки бьется, едва заметно, но бьется...
Общежитие юридического факультета нашла быстро. У его дверей стояла большая толпа студентов, взволнованных, притихших, подавленных.
- Извините, - обратилась я к высокому рыжему бородачу, - здесь вчера... несчастный случай...
- Да, а вы...
- Родственница, близкая, - соврала я. - Мне бы... пройти туда...
- Я вас проведу, - он подставил мне руку.
Оперевшись, я, едва переставляя ноги, побрела к дверям. Что и кому говорил мой провожатый, не слышала, просто смотрела по сторонам. Здесь Олежка ходил, через эти двери, четыре года, с этими людьми дружил и разговаривал, строил планы на будущее...
- Вот на этом этаже он жил, - сквозь ватную толщу услышала я, - вы знаете, где его комната?
- Да, спасибо. Вы не могли бы оставить меня ненадолго?
- Конечно, если понадоблюсь, я курю на лестнице.
Коридор был пуст, в самом его конце сияло залитое солнцем окно. Казалось, что пол под ногами пружинит и куда-то движется. Свет из окна, четким, сверкающим прямоугольником, безмятежно лежал на полу. Я подошла к самой границе этого света. Сердце как-то странно дернулось, и я почти увидела, как оно повисло на тонкой окровавленной нитке. Все тело стало вялым, непослушным, оно не захотело стоять на ногах, оно зачем-то упало на колени. Под руками оказался теплый-теплый солнечный свет, такой яркий, почти совсем белый. Я чувствовала, как глажу деревянный, будто полированный пол, похожий на ласковую, согретую спинку какого-то животного... Сердце раскачивалось на тонкой нитке из стороны в сторону, из стороны в сторону, разгоняя ослепительную боль... ослепительную... обрывающую тонкую нитку...
