Тут с ревом подъезжает "скорая помощь", и санитары бросаются укладывать погибшего на носилки. Я подошел помочь перенести останки моего героя, но меня нагло отпихнули, словно не я был убит только что. Но я не высказываю и тени негодования, потому что писатель Пол С. Коув неизмеримо выше всей этой черни. Хотя уже чувствую - что-то здесь не так. И терпеливо объясняю:
- В газете напечатано имя Пол С. Коув, и вы прекрасно знаете, это я.
- Писатель-то? - язвит какой-то алкоголик с авоськой.
- Писатель, - с достоинством отвечаю.
- А погиб детектив. Почему и слава ему. А ты хам. Кого хочешь тут спроси всяк тебе ответит то же самое.
Путает что-то. Грубиян я, когда детектив, а сейчас я интеллигент. Я спокойно оглядываю их ухмыляющиеся лица. Они не признают моей широкой славы. Ух, как я их вычеркну! Вновь внимательно перечитываю некролог. М-да, загвоздка. Так и написано - "детектив". Ясно - Крайнинг постарался. Его дотошность и скрупулезность вот где у меня сидят! Тоже мне шрайбикус. Мог бы ограничиться одним именем, если не хватило духу написать: "писатель и детектив". И эти тоже хороши - им обязательно надо указать своим корявым пальцем на приписку слабоумного газетчика. Я поднимаю свой холодный взгляд, и толпа, робея, редеет. Они-то отлично знают, что предвещает такой взгляд известного писателя Пола С. Коува, и спешат обделать свои делишки, пока не вычеркнуты. Замечаю опущенные плечи Крайнинга, бочком отступающего за угол. Вид у него крайне отсутствующий, но я так глянул в его сторону, что у него отпала охота придуриваться и он виновато поплелся ко мне.
- Что-нибудь опять не так, мэтр?
- А ты и не догадываешься? - любопытствую я.
- Вы же сами меня таким сделали, - гнусавит он. - Я не могу иначе. И в начале указано, что вы детектив. Я у вас всегда писал всю правду.
- Неужели? Так чего же ты не писал о моей славе?
- Мэтр, - блеет этот несчастный, - я не нахожу ее очевидной.
Наглец! Но я спокоен.
Я презираю его. Я поворачиваюсь прочь и иду по Арсенал-роуд, стараясь забыть этот глупый случай. Все-таки я - писатель Пол С. Коув, добрый и отзывчивый человек, настолько чуткий, что чувствую, как меня читают. Мое умное худощавое лицо обращено вдаль, и отрешенный взгляд наблюдает обычную для Арсенал-роуд картину - в окно восьмого этажа сидит в кресле-каталке Вудпекер и в притянутой руке зажимает кирпич со свинцовыми пломбами. На улице маловато пешеходов для этого часа, поскольку только что прошел дождь. Воздух несколько душноват, поэтому я снимаю плащ и элегантно вешаю его на изящно согнутую руку, а шляпу небрежно чуть сдвигаю к уху. Я шагаю, и вдруг этот невыносимый треск! Чуть было не забыл о Вудпекере. Оказывается, он уже угодил в меня своим смертоносным стройматериалом. Быстро падаю и жду Крайнинга. Тем временем собирается толпа, но плача что-то не слышно. Наверно, еще не осознали потерю. Лежу, скучаю. В сердце лезет холодок, потому что лежу я в луже и это не очень приятно. Впрочем, всякий поймет, что у меня не было времени осматриваться. А вот наконец и репортер. Он вяло достает блокнот, долго и нудно отыскивает чистое место и пишет под диктовку Вудпекера, который тоже спустился с этажа поглазеть на смерть великого писателя:
- Всемирно известный писатель...
О, известность, о, слава!
- ...Пол С. Коув...
Как мне хорошо!
- ...подох нынче вечером на Арсенал-роуд!
- Подох? - уточняю. - Ошибки нет?
- Нет, нет ошибки, - злорадно скрипит Вудпекер. Кто-то пинает меня:
- У-у, собака! Всех загонял!
- Отписался наконец-то, - пищит тонконогая дамочка. - Долго же мы этого ждали.
- Меня, - бьет себя в грудь Крайнинг, - меня, талантливого репортера, принуждал к очковтирательству!
- Ха, талант! С такими-то прыщами?
Я с улыбкой требую газету.
- А че читать-то, - бормочет алкоголик с авоськой, - подох да подох, туда тебе и дорога. Больше не будешь бумагу переводить, суслик косноязычный!
Простите, но в этот момент мне стало невтерпеж. Это я-то косноязычный? Я сделал страшное лицо.
- Ну че кривляешься, морда, - дышит перегаром алкоголик, - ну-ка вычеркни, попробуй. Ты же готов, сдох, понял?
Неприятный оборот. Этого я не предусмотрел. Надо что-то делать, иначе, судя по их лицам, кирпич покажется разминкой. Какая изнанка у славы! Но есть идея. Я многозначительно улыбаюсь, что их бесит, и задаю свой неотразимый вопрос:
- Начало читали?
- Читали, читали, - гудят они, надвигаясь.
- Плащ я снял?
- Снял, снял, - тычет костылем мне в грудь Вудпекер, но я изысканно вежлив:
- Так утритесь, олигофрены! Шляпа-то на мне! - И я непринужденно снимаю ее. Конечно, внутри шляпы прочная пластиковая касочка, в которой кирпич и застрял. Видели бы вы их лица! Они не сомневались, что я сейчас начну вычеркивать налево-направо. Как они сжались и посерели, бедолаги! Но я великодушен. Я на вершине славы - что мне еще надо? Крайнинг напевает мне на ухо что-то подхалимское, но я брезгливо отстраняюсь. Сейчас он побежит топиться, а я пока спокойно прочту-таки некролог. Тонконогая дамочка немедленно подает мне свежезаплаканную газету.
И тут что-то знакомое падает мне на голову. Ощупав рукой, убеждаюсь, что в моем черепе завяз кирпич. Ай да Вудпекер, ай да молодец! Не смотри, что инвалид! Мне становится смешно. И окружающие сразу повеселели. Чуют поживу, воронье! Я поднимаю голову и весело кричу труженику кирпича:
- Поздно, Вудпекер! Рассказ давно закончен!
Ответом мне служит его слабое завывание.
Я надеваю шляпу, подхватываю тонконогую дамочку под локоток и гордо удаляюсь сквозь смятенную толпу.
