Кросби часами просиживал у своего прозрачного ящика или в полном одиночестве (викарий категорически отказался иметь дело с этой нечистью), или в обществе соседского школьника Родди, мальчика лет пятнадцати, проявлявшего самый живой интерес к происходившему на столе.
– Растения или животные? - спрашивал Родди.
– Не знаю, - говорил Кросби. - Смотри.
– А почему одни прыгают, а другие подохли?
Действительно, заключенные химиком в колбочки «семена» не демонстрировали никаких превращений. Наоборот, они съежились и усохли,
– А чем вы их кормите? - интересовался Родди.
– Ничем. Растение добывает пищу из той среды, в которой произрастает.
– Из какой среды? - не унимался Родди. - Они давно уже из блюдечек повылазили.
– Иногда возвращаются, - неуверенно замечал химик.
– Да у них и корней нет. Наловим чего-нибудь.
– Чего?
– Ну, мух, червячков.
«Бисеринки-кузнечики» набросились на червяка как свора голодных собак на брошенную кость. Минуту спустя «пиршество» закончилось, «кузнечики» разбрелись по своим торфяным «болотцам». Остальные червячки сползлись в клубок, который уже никто не трогал, а мухи, жужжа, бились о стекловидные стенки вивария.
На следующее утро Родди первым делом поинтересовался:
– Сожрали?
– Дочиста, - сказал химик. - Тут, брат, такие дела, что хоть все Королевское научное общество созывай.
Зоопарк Кросби повзрослел. «Кузнечики» выросли до размеров обыкновенных полевых кузнечиков, только странно тонких, как переплетения высоких полевых травинок. Зеленые «шары» раздулись с крупную сливу. Синие и желтые «паутинки» летали по ящику как клочки нитяных дамских сумочек, а «листики-трубочки» еще больше раздались и пожелтели, ни дать ни взять осенние листья ольхи, свернувшиеся на холодном октябрьском ветру.
Червячков уже не было, часть мух плавала в блюдечках с откусанными головами, а другая часть сонно ползала, пытаясь найти отверстия в крышке вивария. Преодолев несколько сантиметров, мухи падали вниз уже совсем дохлые.
– Воздух, - сообразил химик.
При всей бедности его домашней лаборатории она все же позволила взять пробу воздуха из ящика и произвести анализ.
– Азот и углекислота, - объявил он.
– А кислород? - спросил Родди.
– Один-два процента.
– Я же говорил, что это совсем не растения, - ликовал Родди, - кислород поглощают, углекислоту выделяют. Все наоборот. И головы мухам поотгрызали, и растут как грибы.
Кросби и сам понимал, что с самодеятельностью надо кончать. Сменив стекловидную крышку вивария на густую металлическую сетку, он выехал на велосипеде на почту, откуда можно было дозвониться до Лондона: своего телефона у викария не было.
С Королевским научным обществом связаться не удалось. Чей-то недовольный голос предложил явиться лично в очередной приемный день. Видимо, Кросби заподозрили в мистификации. Тогда он позвонил знакомому репортеру из «Санди таймс» и рассказал вкратце о найденном метеорите и обо всем, что за сим последовало. Репортер, сразу почуявший сенсацию, обещал приехать с первым вечерним поездом.
Возвратившись домой, химик понял, что произошло непоправимое. Вся лаборатория напоминала зимний двор, покрытый клочьями грязно-бурого «снега». То была желтоватая пена из огнетушителя, валявшегося у входной двери. Бросались в глаза следы недавно полыхавшего пожара: обуглившаяся этажерка с книгами, обрывки обгоревших портьер. Больше всего пострадал виварий: его металлическая сетчатая крышка в нескольких местах была расплавлена, зияли дыры величиной с блюдце. Пена покрывала дно ящика со всеми зачатками развивавшейся внеземной жизни. Ничто не двигалось в кремовой кипени пены.
У двери, прижавшись лицом к косяку, беззвучно рыдал Родди.
С трудом удалось добиться от него мало-мальски внятного рассказа о том, что случилось. В доме Родди с утра был один. Викарий уехал с визитом к церковному начальству, а домоуправительница, воспользовавшись этим, отправилась навестить замужнюю дочь. Родди сидел у окна и читал новый роман Агаты Кристи, время от времени заглядывая в ящик.
Растения-насекомые, по его словам, выросли еще больше, а «листочки-трубочки» в развернутом виде уже достигали размеров чайного блюдца. Рыжая слизь, покрывавшая их, как только они развертывались, краснела и разгоралась вроде огонька сигареты, накаляя даже металлическую крышку-сетку, о которую они ударялись подпрыгивая. В конце концов в комнате стало жарко, голова кружилась, не хватало воздуха. «Я понимал почему, - пояснил Родди, - они пожирали кислород и выделяли углекислоту в таком количестве, что я задыхался». Он выбежал на улицу, когда вернулся, обмер. Один из «листиков», развернувшись и пылая, как раскаленная докрасна железка, расплавил сетчатую крышку и, вырвавшись на простор комнаты, улегся на этажерку с книгами. Когда Родди вбежал, этажерка и занавески уже полыхали. Еще минута - и пожар охватит весь дом. Не раздумывая, Родди сорвал висевший у двери огнетушитель, саданул о стену ударником, и вырвавшаяся струя газа и пены погасила огонь. Но крышку вивария уже расплавляли другие пылающие «листья». Пришлось направить струю пены и на виварий. Через минуту все, было кончено. Несколько литров газа и пены не только предотвратили пожар, но и уничтожили его источник - чужую жизнь, заботливо выращенную экспериментатором-одиночкой.
То, что она погибла, для Кросби стало ясным, как только он вытащил пинцетом из пены то, что прежде имело форму и цвет, росло и двигалось, а сейчас походило на грязные тряпочки, расползавшиеся при первом прикосновении.
– Почему они погибли? - спрашивали появившиеся вскоре репортеры.
– Вероятно, их убила комбинация щелочных и кислотных растворов, - пояснил растерянный экспериментатор.
Но профессор Мак-Доннел, прокомментировавший по просьбе редакции «Санди таймс» загадочную историю хейлшемского метеорита, придерживался другого мнения. Он заявил, что химические растворы сами по себе едва ли могли убить попавшую на землю чужую жизнь. «Возможно, против нее, - писал профессор, - оказались бы бессильными и многие другие виды оружия. Судя по наблюдениям экспериментатора, убила ее изоляция от кислорода пеногасительной смесью. В руках человека по счастливой случайности оказалось самое действенное оружие - огнетушитель. Я подчеркиваю, именно счастливой, потому что убежден: мы имели дело с опаснейшим вторжением, отразить которое было бы нелегко. Зачатки жизни, так неосторожно помещенной в ничем не контролируемые условия, развивались буквально не по дням, а по часам, и кто может сейчас сказать, на каком этапе остановилось бы это развитие. Особую тревогу вызывает стремительное поглощение неземными видами кислорода и столь же бурное выделение углекислого газа. Остается только надеяться, что два других контейнера бесследно исчезли и ничем о себе не напомнят».
