Отложив журнал, Макс задумался над тем, где Мэтью удалось раскопать подобные сведения. Историю нынче никак нельзя отнести к доходным отраслям науки. Правда, он и сам изучал историю зарождения корпоративных систем, однако эти данные были для него откровением. Но ведь Мэтью Лаберро, вспомнил он, один из директоров Пенсильванского отделения «Атомикса»! Возможно, он сумел получить допуск к архивам корпорации. Тем не менее такой внезапно вспыхнувший у Лаберро интерес к истории сам по себе был загадочным. Даже среди подписчиков и читателей «Искателя», — а уж этот-то журнал никак нельзя обвинить в пристрастии к модернизму, — подумал Макс, — вряд ли найдется человек, проявляющий столь мало интереса к истории администрирования, как Мэтью. Это историческое исследование о создании первой международной организации никак не вязалось с презрительными насмешками над ней самого Мэтью.
На своем заваленном бумагами бюро Макс разыскал последнее письмо Мэтью. Но только он принялся изучать его неразборчивый почерк, как зажужжал зуммер видеофона, укрепленного на передвижной подставке. Макс нажал кнопку в ручке кресла, и видеофон бесшумно подъехал к нему. Щелкнул выключатель, на экране появилось изрезанное морщинами, пухлое лицо главного директора Хьюисона.
— Привет, Макс! — поздоровался Хьюисон. — Как у вас там жизнь?
— Холодно, — ответил Макс. — Семь градусов. К рождеству, наверное, выпадет снег. Все?
Хьюисон рассмеялся.
— А у нас снег уже идет. Прямо метель. Но дело не в этом. Вам известен «Кодекс»?
«Кодекс соглашения», к которому прибегали крайне редко, представлял собой свод правил, обеспечивающих гибкое взаимодействие различных корпораций.
— Более или менее, — кивнул Макс.
— Параграф восемьдесят первый. Право на допрос сотрудников другой корпорации. Разрешение дает директор того отделения, где работает сотрудник.
— Взаимные полицейские меры? Да, знаю.
— Нам они тоже не по душе, — признался Хьюисон. — Всем нам. Чертовски неприятный параграф. Но он существует, хотя к нему можно прибегать только тогда, когда обществу действительно угрожает опасность.
— Все это очень занимательно, терпеливо согласился Макс. — И что же?
— Кому-то, — вкрадчиво продолжал Хьюисон, — по-видимому, понадобились вы, Макс. Я просто хочу вас предупредить. Беспокоиться пока не о чем. Мы дали разрешение только на допрос. При наличии обвинения на допросе присутствует наш представитель и расследование идет по каналам «Юнайтед кемиклс».
— Спасибо, — сухо поблагодарил Макс. — От кого же явятся эти непрошеные гости?
— От «Атомикса». Беспокоиться, повторяю, абсолютно не о чем. Мы будем следить за ходом дела.
— А как насчет «опасности, действительно угрожающей обществу»? Они объяснили вам, что это значит?
Хьюисон отрицательно покачал головой.
— Это не входит в их обязанности. А «Атомикс», как вам, наверное, известно, умеет держать язык за зубами.
— Хотите знать, в чем дело? Ну-ка, подвиньтесь поближе, — лысая голова Хьюисона механически ткнулась в экран и тут же в недоумении отпрянула.
— Я держу у себя в доме жирафа с Венеры, — сказал Макс, — а разрешения на это у меня нет.
У Хьюисона было явно рассерженное лицо, но Макс выключил экран, и оно исчезло. Взяв письмо. Лаберро, Макс перечитал последние строки: «Кстати, я вновь обратился к Свифту. Удивительный писатель. Макс. Как он знал людей!»
Представитель «Атомикса» пришел один. Он был в зеленой полицейской форме со значком в виде горящего пламени на лацкане пиджака. Молодой, не более двадцати шести-двадцати семи лет, светловолосый, с несколько застенчивым выражением лица, он тем не менее производил впечатление спокойного и уверенного в себе человека. В гостиной, где они расположились, чиновник с небрежной откровенностью включил свой карманный звукоотражатель.
— Надеюсь, — сказал он, — нам не придется слишком утруждать вас, директор Ларкин.
— Я не люблю титулов, — отозвался Макс. — Называйте меня Ларкин или, если угодно, просто Макс.
— Моя фамилия Менигстайн. Что же касается дела, по которому я пришел, то не могу сказать, что это незначительный вопрос, увы — нет, хотя вас он касается лишь косвенно. Нам необходимы сведения об одном человеке, и мы полагаем, что вы в состоянии нам их дать.
— О Лаберро? — спросил Макс.
— Вам что-нибудь известно? — тотчас откликнулся Менигстайн.
— Ничего, — покачал головой Макс. — И пока я не догадываюсь, в чем дело. Но вот уже несколько лет мы с Лаберро состоим в переписке, а больше ни с кем из «Атомикса» я не знаком, — он помолчал. — Странно, почему вы предварительно не проверили все эти факты.
— Нам всегда приписывают значительно большую тщательность при проверках, чем это есть на самом деле, — пожаловался Менингстайн. — Вы, наверное, знаете, какими средствами мы располагаем. Будь у нас достаточный штат для сбора тех сведений, которые, как. думают, к нам поступают, я, наверное, не сидел бы в эту минуту у вас. Да, дело касается Лаберро. Что вы можете мне о нем рассказать?
— Как я уже упомянул, — начал Макс, — мы несколько лет состоим в переписке. То есть пишем друг другу письма, а не ограничиваемся телеграммами, как это нынче принято. Вы, вероятно, уже успели прочесть некоторые из них, а значит, вам известен характер нашей переписки. Мы оба историки-любители, мы… изучаем события. События, касающиеся человечества.
— Что вы можете сказать о характере Лаберро? — терпеливо продолжал выспрашивать чиновник из «Атомикса». Его цепкий взгляд скользил по комнате. — Нас интересуют не какие-либо особые его качества, а лишь образ мышления.
— Образ мышления? Он, пожалуй идеалист. Идеалист в моем понимании — тот, кто не только придерживается высокого мнения о себе, но и полагает, что весь мир должен быть с ним солидарен. А так как обычно люди не оправдывают возложенных на них надежд, то его можно назвать разочарованным идеалистом, — Макс в упор взглянул на Менигстайна. — Я говорю сейчас о моем старом друге. Но. как видите, я отношусь с полным уважением к вашей деятельности.
— По правде говоря, — спокойно отозвался Менигстайн, — я сам знаю Мэтью вот уже несколько лет. Потому мне и поручили это дело. Не думайте, что оно мне по душе, но все это очень важно.
— Понятно, — Макс нажал кнопку звонка в ручке своего кресла. — Надо думать, важно, если нам угрожают атомным взрывом, способным уничтожить всю планету.
Менигстайн, никак не проявив удивления, только поудобнее устроился в кресле.
— К чему дурачить Службу безопасности. Макс? — спросил он. — Вы могли бы сразу рассказать мне все, что вам известно.
