Теорию прервал возопивший благим матом кубинец:
- Божье мой, Ванья, взгляни на экран! Вот он, комьюнизм!
Точно. Планета была в форме куба.
Отправляясь в земной рай, я взял самый большой калибр. И еще кое-что.
Пахло на планете неважно. Но ни заводов, ни дорог, только стальные пирамиды были видны по горизонту. И маленький городок, красневший крышами в долине. Один на всю планету.
Где же коммунизм?
Лишь увидев первого колониста, я смог перевести дух. Это был ковбой без лошади. В черной шляпе, стройный, он палил из кольта по бутылкам, мальчишка.
Следом попался рыбак. Удил он в оранжевой реке.
- Как улов, браток?
Заржав, мужик посмотрел на меня в восхищении. Гм. При коммунизме прослыть остряком - раз плюнуть.
- Ты даешь! Хлебни-ка, детина, - протянул бутылку рыбак, сам гнал!
- Спасибо.
- Как знаешь. Да хранит тебя робог!
И он показал почему-то под землю.
Мне некогда было точить лясы с безумным мужиком. Задание торопило и... тут я увидел ее.
Пацаны, когда-нибудь вы поймете меня, это была настоящая женщина, а не нынешний суповой набор в брючках. Повернувшись спиной, она малевала на пригорке картину. Я не мог разглядеть цвет ее волос - столь крут был подъем.
- Превосходно!
Дама не испугалась. Здесь люди не боялись людей.
- Вам нравится?
- Очень.
- Я имею ввиду картину.
Пришлось отвести взгляд от ослепительной блондинки. Гм. Нежная мазня. Зубастая челюсть горизонта сияла на холсте радугой.
- Как вам сказать...
Блондинка подсказала улыбкой: мне простится дежурный комплимент.
- Для женщины - гениально.
- Понятно, - она могла не только улыбаться, - вы заурядный женоненавистник!
- Не припомню, чтобы обо мне мог так сказать хоть один человек. Из носящих юбку.
- Тогда в чем дело?
- Видите ли, в женщине, занимающейся искусством, всегда есть что-то жалкое.
Фыркнув, она собралась, вырвала у меня мольберт и обожгла взглядом. Он обещал реванш. И меня аж в жар бросило от предвкушения этого реванша. Надо ли говорить с какой грацией блондинка спустилась с холмика. Задуманное ей удалось вполне. Убедившись, что я гляжу ей вслед, - свистнула.
- Бегу, Джейн!
Измывающийся над бутылками дурачок сорвался с места. Улыбался щенком. Она же старательно не смотрела в мою сторону, феминистка...
x x x
Дед замолчал - опять в свой камин уставился. Только посасывал давно потухшую ферцингорейку.
Распахнулась дверь. Выскочившая на крыльцо бабка принялась лупить скалкой по диффузной пси-антенне. Бабушка обожала сериал "Похищение белокурой арверонки".
- Неделю прошу отремонтировать, но в этом доме нет мужчин!
В мою сторону не смотрела - взрослый человек, а всерьез дуется из-за какой-то древней, трехсотлетней посудины.
Очередной удар чуть не снес бетонное основание пси-диффузки. Дверь захлопнулась.
Первым перестал изображать поваленную статую Колька, самый смелый из нас.
- А что такое феминизм, дедушка?
- Феминизм, Колька, это социализм дурнушек - самая страшная американская зараза.
Дед осмотрел свой кулак, габаритами с коробку от видеокуба.
- Русским дамочкам иногда еще удается вправить иммунитет, но не американкам. Тут чистая медицина начинается. Маниакальное воспаление мозжечка и все такое. Жуть. А я, честно скажу, не силен в медицине.
Дедушка раскочегарил трубку, а в моей голове искрой проскочила удивительная догадка: вовсе не по американским коммунистам скорбел сегодня дед! Пока я поражался собственному уму, мой старик продолжил.
x x x
Дурацкая, доложу вам, попалась планетка. Деревья пластмассовые, трава из капрона, а где газон износился каблуки звенели по металлу. В городке ни банка, ни тюрьмы, ни аптеки, ни телефонов. В общем, рай. Вывеску нашел одну-единственную "Салун "Мэрия". Конечно, никто и никогда не сыщет в галактике города без мэрии и салуна. Но чтобы совместить городское управление с кабаком? Не силен я в американском самоуправлении, но здесь явно была его высшая точка.
К вечеру все там и собрались. Джейн колонисты называли мэром. Она хлопотала за стойкой. Белокурые волосы, клетчатая мужская рубашка, плотно сидящая, как на мраморной Венере, юбка. Красавица! Она и не думала играть в незамечалки. Усадила рядом, поднесла стаканчик, улыбнулась. От ее удивительной улыбки, как от хорошей музыки, становилось почему-то жалко себя.
Вдруг на глаза попался сидящий в кресле старик. У него были явные нелады с ногами. То, что надо! Я включил все лампы, взял у Джейн клетчатый плед и задрапировал больного ниже пояса. Тот не возражал. Здесь никто не умел спорить. Почти.
Старик и поведал мне историю превращения планеты в аквариум. Началось все с умника, давшего роботам мозги. Колонисты попервах торжествовали - пусть железные чурки строят нам коммунизм, а мы не будем ни пахать, ни сеять, а лишь срывать плоды с щедрого кибернетического древа. Взвалим обузу на стальные плечи! И роботы делали все. Пока не изобрели механизм воспроизводства и не заполонили недра планеты, не перестроили ее в куб и не засадили своих создателей в аквариум. Так они стали для людей робогами.
Запомните, мальчишки, никогда и никому не отдавайте нашу тяжкую мужскую ношу работы и воспроизводства!
В молодости мне не нужны были слова, хватало разворота плеч.
- Не думай, Ваня, есть вещь, которую мы делаем своими руками. Мы пошли против самих робогов! - проницательный старик заулыбался. - Поначалу робоги ломали наши изделия, но мы их собирали снова и снова.
Я оглянулся. За спиной теснился весь городок - физиономии, что чайники.
- И мы победили, Ваня. Смотри!
Старик распахнул шкаф.
Побери меня Большая Комиссия! Никогда не видел такого разнообразия унитазных бачков. Инкрустированные, под малахит, из чистого золота. Проклинал бы себя всю жизнь, если бы не выразил в тот миг полного восхищения.
- Уверен, в будущем робоги нам позволят делать и унитазы! Только не дожить мне до великого дня...
По небритой щеке сверкнула слеза.
- Увы, Ванечка, недолго мне любоваться этой красотой. Вывих ноги - при коммунизме это смертельно.
Старик поник. Остальные потупились.
- Раньше у нас хоть были специальные учреждения, где человека готовили к встрече со смертью, где каждый мог спокойно умереть. Больницами назывались. А теперь больных просто...
Запахло машинным маслом. Стена с лязгом откатилась в сторону. Повалил кирпичный дым. Пол задрожал под грохочущими шагами. Гремя ржавыми крыльями, из провала выскочила хваткая парочка робогов, под четыре метра каждый. Ухватили крючьями кресло и поволокли жертву в механическую преисподнюю. Старик закатил очи горе. Остальные глаза опустили. Я поднялся от стойки.
